Джудит Росснер - Эммелина
А как сама она справится с тем, что случилось? Она старалась не подпускать к себе эту мысль, так же как и мысль о Мэтью. Допусти она их, блуждающее сознание и неподвижное тело могли бы снова соединиться, и тогда она просто сошла бы с ума от горя.
Нашел ее Мэтью. Мужчины пытались заставить его убраться из города, и он ответил, что не задержится, только сначала найдет ее. Она утонула, сказал Генри Мошер и угрожающе снял ружье со стены. Однако Мэтью не дрогнул: если так хочет, пусть стреляет; живой он уйдет, лишь когда Эммелину разыщут. Сказав так, он пошел вдоль пруда и звал ее, иногда лишь поглядывая на воду, где трое мужчин – Эндрю, Льюк и отец – кружили на лодке, выискивая следы утопленницы, по временам приставая к берегу и обыскивая заросли, в которых – Мэтью был уверен и этом – он ее обнаружит.
Ей было слышно, как он зовет ее по имени, еще до того как он подошел к ней. Лежа на боку, она смотрела в сторону, откуда доносился его голос, но и не двигалась, и не отвечала. Он появился в просвете между деревьями, и сразу же их глаза встретились, сцепились, словно два магнита, притягивающиеся друг к другу. Он подошел к ней, опустился на колени. Было почти темно. Мошкара роилась.
Кто-то из мужчин в лодке заметил их и что-то крикнул, и только тогда она узнала, что они там, на пруду, – ищут ее. Не отвечая кричавшему, Мэтью в упор смотрел на Эммелину.
– То, что она сказала, – правда? – спросил он наконец. Эммелина кивнула.
– Ты лгала мне, – проговорил он.
Ей даже в голову не пришло возразить, что он сам не позволил ей рассказать правду, а кроме того, и сам лгал ей. На мгновение в уме вспыхнула несуразная мысль: показалось, он говорит не о ней – о себе, а обвиняет ее в другом: почему, когда он был маленьким, она не сказала ему, что он приемыш.
Мужчины в лодке еще раз окликнули их.
– Да, да, она здесь! – крикнул им Мэтью.
Он все еще не отрывал от нее глаз. Рядом, над водой, грянул выстрел.
– Я верил тебе, – сказал он. А потом встал – и исчез.
Она слышала, как скрипят весла в уключинах, слышала плеск воды. Льюк стал вытаскивать лодку на берег, а Эндрю с отцом подошли, уверенные, что найдут мертвое тело. Увидев, что она смотрит на него, Эндрю от неожиданности вздрогнул.
– Она жива! – крикнул он так, словно, наоборот, она оказалась мертвой. – Она… Ты в сознании?
Не в силах говорить, Эммелина собралась с духом и села. Он отшатнулся. Не глядя ни на него, ни на двух остальных мужчин, она все же видела, что отец все еще держит ружье наготове, желая кого-нибудь пристрелить: если не Мэтью, то, может быть, призрак дочери? Опустив глаза, она разглядела, что подол платья пропитан грязью и кровью от вскрывшейся на ноге раны. С большим трудом она встала. Но стоять твердо не могла; ждала, что сейчас Льюк придет ей на помощь, поддержит, но он даже не шелохнулся, и тогда она поняла – ему противно дотрагиваться до нее. Кое-как она все же сумела добраться до лодки. В ней были две скамьи, и она села на меньшую, повернувшись лицом к воде, чтобы не видеть усевшихся на вторую скамейку мужчин.
Вода блестела в быстро сгущавшейся темноте. На берегу мелькали два-три фонаря, но людей, державших их, было не видно. Ей показалось, кто-то стоит на слюдяном камне, но трудно было сказать наверняка: фигуру скрывали деревья.
Лодка подплыла ближе к берегу, и показались силуэты стоявших людей.
– Господи Боже мой! – проговорила одна из женщин. – Да она ведь жива! – И в голосе не было ничего похожего на облегчение.
Кто-то, стоявший рядом с фонарем, отошел в сторону, когда лодка уперлась в берег. Эммелина вылезла первой. Перешагнув через борт, она ступила в воду, не дожидаясь, пока Льюк подтянет лодку, и, пройдя мимо столпившихся, направилась прямо к своему дому, не разглядев толком, кто ждал возвращения лодки, любопытствуя поскорее узнать, смогли ли мужчины из семьи Мошер найти ее тело.
* * *Лежать на кровати, где прежде они спали с Мэтью, было немыслимо. Она легла на пол, и сон – если пришедшее забытье можно было назвать этим словом – стал как бы продолжением воспоминаний, обступивших ее, когда она очнулась на берегу. Жизнь снова и снова проходила перед глазами, как если бы она снова и снова тонула. Платье долго не высыхало. К середине следующего дня, когда Эндрю зашел посмотреть, как она, оно чуть подсохло и прилипло к мокрившейся ране, болевшей не менее сильно, чем в первые после ожога дни. При виде Эндрю она невольно подумала, почему же не пришел Льюк? Ведь прежде, в давние времена, Льюк был ей ближе всех.
– У тебя все в порядке?
Он не назвал ее по имени и не посмотрел в глаза, но он, конечно, видел, как ей плохо. Обрывки мыслей замелькали у нее в голове. Какие-то из них годились бы и для ответа, но мозг по-прежнему не способен был управлять языком. Придя во второй раз – наверное, день спустя, – Эндрю спросил, ела ли она что-нибудь, хотя и так было понятно, что нет. Тогда он разыскал в шкафу кусок хлеба, сходил к роднику и вернулся с ведром свежей воды. Увидев, что она даже не притронулась к хлебу, он велел ей поесть. Она с трудом отломила кусочек, пожевала и, запив глотком воды, с усилием проглотила. Разглядев свежую кровь и гной там, где к ноге прикоснулось измазанное в грязи платье, он сказал, что нужно вымыть ногу, переодеться и почиститься. Дав эти инструкции, он снова ушел. А она добрела до пруда, вошла в воду и постояла там, пока не почувствовала, что юбка отлипла от раны. Тогда она сняла платье и, вывернув его наизнанку, обтерла чистой стороной гноящуюся ногу. Дотронувшись до волос, она поняла, что и они пропитались грязью, когда она лежала головой на земле. Войдя поглубже, она, насколько могла, промыла волосы, а потом вышла на берег, дрожа от холода. Вернувшись домой, вытерлась, надела другое платье и аккуратно вывесила запачканное на улице, отметив при этом, что небо выглядит так, словно дождя не будет еще много месяцев.
Ночью Эндрю принес ей миску тушеного мяса.
– Ты все понимаешь? – спросил он ее.
Она кивнула.
– Зажечь тебе лампу?
Она пожала плечами – и на секунду смутилась. Жест был не ее, а Мэтью.
Эндрю поставил лампу на пол. Здесь она и спала, и ела. Подол бы приподнят, чтобы не задевать гноящейся раны.
– Тебе надо как-то помочь с ногой?
Она отрицательно качнула головой.
Эндрю помолчал. Ему явно нужно было спросить и еще кое-что, но трудно было решиться – еще труднее, чем просто прийти и говорить с ней, хотя и это было труднейшим, что ему приходилось делать в жизни.
– Меня просили узнать, что ты думаешь делать, – выговорил он наконец.
Она впервые за все время взглянула на него в упор. Эндрю стоял за пределами отбрасываемого лампой круга света, и в густой полутьме лицо казалось искаженным до неузнаваемости. А глаза были такими, словно он увидел перед собой саму смерть.
