Сьюзен Кэррол - Серебряная ведьма
– Мы пошлем еще одну. Новенькую по имени Кэрол Моро.
– Простите, госпожа, – проговорила Нанет. – Считаете, разумно посылать на такое важное задание кого-то непроверенного?
– Серебряная роза высокого мнения о мадемуазель Моро.
«Слишком высокого мнения», – мрачно подумала Касс. Это прекрасная возможность проверить лояльность Моро. И если она погибнет, то смерть ее будет героическая во славу Серебряной розы, что тоже очень хорошо. Нескольких тихих слов на ухо Урсулы вполне хватит, чтобы это организовать.
ГЛАВА 17
Завтрак оказался весьма напряженным. Мири ковыряла еду, чувствуя себя как в западне между двумя мужчинами за столом. Мартин согнулся над своей тарелкой, с аппетитом поедая завтрак, но Симон тоже едва дотронулся до еды. Он хранил мрачное молчание. В это утро он не был холоден и безразличен, но выглядел усталым и печальным. Мадам Паскаль прислуживала, но потом ушла, чтобы заняться утренними делами, оставив троих в одиночестве. Мири старалась снять напряжение, болтая с усиленной веселостью.
– Наконец-то наступит облегчение от этой засухи.
– Почему ты так уверена, моя любовь? – удивился Мартин.
– Лягушки рассказали, когда я сидела у пруда прошлой ночью.
Мартин чуть не подавился. Он предостерегающе ей улыбнулся, ясно намекая: осторожнее в словах, когда рядом охотник на ведьм.
Но Симон совершенно удивил его, согласившись с Мири.
– Я тоже слышал.
Мартин выругался, словно они оба сговорились посмеяться над ним.
– Когда лягушки квакают, значит, точно будет дождь. Ты разве об этом не знаешь? – спросил Симон.
Мартин пожал плечами:
– В Париже, чтобы узнать, идет ли дождь, надо просто высунуть руку из окна.
Снова наступило молчание. Симон перестал притворяться, что завтракает, оттолкнув тарелку в сторону. Несмотря на все свои старания не встречаться с Мири взглядом, он посмотрел на нее, и ей показалось, что она увидела скрытое желание, схожее с ее собственным.
Когда она сидела одна у пруда, то почувствовала, что Симон смотрит на нее из темноты, и надеялась, что он подойдет, чтобы они могли загладить размолвку, возникшую между ними. Она гадала, смог бы он это сделать, если бы не Мартин. Ей было стыдно за себя, потому что она хотела, чтобы ее дорогой, преданный друг оказался где-нибудь далеко-далеко.
Вздохнув, девушка снова попыталась нарушить молчание:
– У пруда было так замечательно и покойно вчера ночью. Кажется, я начинаю обретать прежнюю способность общения с природой, которую, как мне казалось, я потеряла на острове Фэр.
– Боже мой, Мири, не говори, что ты снова ласкала деревья, – пошутил Мартин.
К его удивлению, Симон заступился за нее:
– Когда я был молод, я делал нечто подобное. Растянувшись на земле, думал, что чувствую пульс земли. Но потом не мог делать это в течение многих лет.
– Может быть, не сильно старался. Опустись немного глубже, футов на шесть, месье Циклоп.
– Мартин! – упрекнула его Мири.
Симон сморщился от обиды и встал.
– Не волнуйся. Меня и хуже обзывали. Простите, мне надо работать.
Он вышел из комнаты и поднялся по лестнице. Мири сердилась на Мартина:
– Догадываюсь, что ты Симона не любишь. Но ты у него в гостях.
– Это просто шутка. Я часто шучу.
– Но прежде ты не был так жесток.
– Я прежде так не ревновал. – Она ничего не ответила, и он добавил: – Теперь твоя очередь, Мири. Следующей фразой должно стать: «Мой дорогой Мартин, у тебя нет повода для ревности».
– Это не представление, Мартин.
– Если бы это было представление, то скорее фарс, чем трагедия, – проворчал Мартин. – С тех пор как я сюда приехал, его защищаешь не только ты, но и вся его челядь старается расхвалить мне добродетели Аристида. Какой великий, добрый человек их хозяин, такой справедливый и правильный, щедрый для бедных, защитник вдов и сирот, спаситель беременных коров. Похоже, что из злого Ле Балафра он чудесным образом превратился в святого Симона. Как бы у него голова не закружилась.
Мири устало вздохнула:
– Хотелось бы, чтобы ты понял Симона. Ты даже не представляешь, сколько ему пришлось перенести. Какая у него была жизнь.
– А как насчет моей жизни, Мири? Несмотря на то, что я не жалуюсь, мое детство тоже было не праздник. Незаконнорожденный ребенок, брошенный матерью, не имевший ни малейшего понятия, кто был мой отец. Вырос на улицах Парижа, выжил благодаря воровству и мошенничеству. У него была семья хотя бы до одиннадцати лет.
– Это верно, но тебе повезло встретить в жизни Николя Реми. Муж моей сестры – хороший, благородный человек. Симона спас полусумасшедший охотник на ведьм. Одно только то, что он выжил, – хорошая проверка его характера.
Мартин заерзал на стуле, сильно обиженный.
– Прекрасно! Если в мужчинах тебя восхищает именно это, то я мог бы… мог бы научиться принимать роды у коров.
Неожиданно для себя Мири рассмеялась, представив Волка, обожавшего красивые камзолы и белье из тонкого кружевного полотна, лежащим в грязи и крови в хлеву.
– Я смог бы, – настаивал тот обиженным голосом. – Уже кое о чем подумал. Тебе кажется, что я никогда тебя не слушаю и не знаю, какая ты. Я знаю. Просто я вырос в нищете и поднялся высоко, поэтому мне хочется дать моей возлюбленной самые прекрасные платья, и драгоценности, и красивый дом. Но если хочешь, чтобы я жил в деревенском доме на острове Фэр, я сделаю это не задумываясь.
– О Мартин. – Она потянулась через стол и коснулась его руки. – Тебе все ужасно надоест уже через две недели.
– Нет, не надоест, – не сдавался он. – Не надоест, потому что я буду с тобой.
Мири только грустно улыбнулась и покачала головой. Она знала этого человека гораздо лучше, чем он себя.
– Больше всего я жалею о том, что случилось в тот день, когда я сняла кулон. Боюсь, что я потеряла друга.
Он нежно улыбнулся ей, взяв за руку и едва коснувшись ее губами.
– Нет, он все еще здесь. Что бы ни случилось, Мири, обещаю тебе: я твой вечный друг.
Удаляясь по лестнице в крепость своей спальни, Симон услышал тихий смех Мири, в ответ на какую-то шутку Ле Лупа. Этот человек был полон очарования, умел заставить окружавших его людей улыбаться и смеяться, а не бежать в страхе. Когда-то и Симон был таким.
Несмотря на враждебность, проявленную сразу после приезда, Мартин уже успел успокоить его людей, добился ласковых улыбок от мадам Паскаль, заставил смеяться даже сурового старого Жака. Ему пришлось потрудиться, чтобы заслужить прощение у Ива, и не ради того, чтобы ублажить Мири или манипулировать мальчиком. Во всех широких жестах Мартина была искренняя доброта в отношении Ива. Симон мог бы полюбить его за это, если бы Мартин не смотрел так; на Мири, не называл бы ее своей любовью и всякими ласковыми словами, которые просто сыпались с его языка. Симон этого никогда не умел.
