Эмма Холли - Запретный плод
Эдвард вскочил с постели так стремительно, что голова Флоренс, лежавшая на его плече, скатилась вниз. В полумраке комнаты его лицо казалось неестественно бледным.
– Фредди! – воскликнул он, прижав руку к груди. По этому жесту Флоренс поняла, что судьба брата не дает графу Грейстоу покоя, особенно после того, что произошло этой ночью.
Фредди изменился. Эдвард отметил это с первого же взгляда. Он предложил виконту пройти в библиотеку для разговора и теперь украдкой рассматривал его. Дело было не только в том, что Фредди похудел и держался как-то более уверенно – он и раньше был раскованным, – но в его глазах появился какой-то странный новый блеск, который казался отсветом счастья, царившего в его сердце.
Спокойная, уверенная осанка Фредди словно добавила тяжести тому камню, что лежал на душе у Эдварда. Не осмелившись сразу начать разговор, граф открыл бар и вытащил бутылку ирландского виски. Плеснув на один палец в стакан, он протянул его брату.
– Бог ты мой! – усмехнулся Фредди. – Должно быть, это невероятно серьезный разговор, если ты налил мне прежде, чем себе!
– Вполне серьезный, ты прав, – кивнул Эдвард, отворачиваясь к окну.
Садовую дорожку заливал яркий свет фонарей. Наверняка маленькая горничная Флоренс разболтала всему дому о том, что узнала, и миссис Фостер по-праздничному украсила сад в надежде на романтическую вечернюю прогулку графа и его невесты. Эдвард подумал, что все это, конечно, очень мило и трогательно, но при мысли, что теперь и Фредди должен будет узнать о его отношениях с Флоренс, в желудке стало неприятно. Даже тот факт, что брат наверняка обрадуется переменам, не утешал графа.
Тем временем Фредди сделал глоток виски и прервал молчание. Тон у него был самый ироничный.
– Если ты намерен провести вечер, порицая меня, можешь поберечь словарный запас!
Эдвард резко обернулся и наполнил стакан для себя.
– Я и сам достоин порицания.
– О! – восхитился Фредди. – Тогда рассказывай скорее. Я весь в нетерпении.
Граф не разделял хорошего настроения брата. Больше всего он боялся, что Фредди передумал разрывать помолвку и вернулся, чтобы сообщить об этом. Отставив в сторону стакан, он сделал глубокий вдох.
– Я собираюсь жениться. На Флоренс, – коротко сказал Эдвард.
Фред застыл, приподняв одну бровь. Он с великим интересом рассматривал брата, которого никогда раньше не видел в таком замешательстве и одновременно в нервном возбуждении.
Эдвард, по-своему расценив его молчание, уже приготовился броситься в атаку, когда Фредди заговорил.
– Что ж... – начал он мягко. Затем, улыбнувшись, сделал глоток виски. – Все к этому шло. В отличие от тебя, мой недогадливый братец, я давно понял, что вы с Флоренс созданы друг для друга. Меня удивляет только твой мрачный вид. Или ты не рад вашему союзу? Хотя попробую угадать: ты чувствуешь себя виноватым передо мной, ведь так? Брось, уж это точно лишнее. Все складывается чудесно.
– Действительно? – с сомнением спросил Эдвард, изучая Фреда пытливым взглядом.
На виконте были надеты свежая крахмальная сорочка и летние брюки. Шею над белым воротничком покрыл ровный загар, пальцы рук тоже потемнели от солнца. Лицо, и раньше загорелое, сохраняло довольное выражение, глаза смотрели прямо и уверенно. У Фреда был вид человека, принявшего окончательное решение, не подлежащее обжалованию. Эдвард снова спросил себя, в достаточной ли мере его брат осознает, чего лишает себя, предпочитая идти по жизни своим собственным, тернистым путем. Знает ли он, как тяжело быть никем не понятым изгоем, вместо того чтобы с легкостью порхать день ото дня, увеличивая число друзей и почти не наживая врагов?
– Фредди, – тихо спросил граф, – ты хотя бы представляешь, как жесток этот мир по отношению к тем, кто плывет против течения? До сих пор лишь Имоджин Харгрив пыталась смешать тебя с грязью и, должен сказать, весьма в этом преуспела. Готов ли ты противостоять каждому, кто кинет в тебя камень? Стоит новостям о моей свадьбе просочиться в свет, как по Лондону поползут слухи – один другого гаже. Ты потеряешь многих друзей. Даже если в душе они вполне могли бы принять тебя таким, каков ты есть, бывая в свете, они быстро примкнут к тем, кто навсегда закроет для тебя двери своих домов. При встрече с тобой лишь самые независимые люди не станут переходить на другую сторону улицы. Готов ли ты швырнуть свою репутацию под ноги этим шакалам, чтобы они втоптали ее в грязь? Всё еще можно исправить. Есть другие бедные девушки, чьи родственники с радостью согласятся на...
– Ты полагаешь, меня может беспокоить мнение ханжей? – прервал его Фред. – Как бы ни было прискорбно положение парии в социальных кругах, меня оно пугает не больше, чем тебя или тетю Ипатию. Думаю, для вас двоих честь и репутация семьи всегда значили гораздо больше, чем для виконта Бербрука.
– Ты не прав. Ипатия с легкостью переждет любой общественный шторм, а когда он уляжется, еще будет плясать на костях тех, кто осмелился над ней посмеяться. Она слишком давно занимает заметное положение в свете, чтобы опасаться скандала. Что же до меня... – Эдвард вздохнул, – мне предстоит бороться, но с недавних пор меня не пугает подобная опасность. Кроме того, я всегда был одиночкой – в отличие от тебя. Фредди, ты всегда любил вращаться в высших кругах. Тебе нравилось положение любимца публики. Сможешь ли ты отказаться от всего этого? – Граф расстегнул верхнюю пуговицу воротника, словно ему внезапно стало жарко. – Послушай. Мы сможем найти другую женщину. Если хочешь, это будет одинокая старая вдова, которая будет любить тебя за твою молодость и энергию и которой не понадобятся плотские утехи.
– Нет. – Ответ прозвучал твердо и холодно. Эдварду еще не приходилось слышать подобных стальных нот в голосе младшего брата. – Нет, этого не будет. Больше никакой лжи! Ты же видел, куда ведет этот путь, Эдвард. Я много говорил об этом с Найджелом. Мы приняли решение.
– Вы приняли решение, – уточнил Эдвард с тяжелым сердцем.
– Да, – кивнул Фредди. – Я понимаю, что тебе нелегко понять это – я и не прошу понимания, – но мы любим друг друга. Я прошу одного: не мешай нам любить.
В голосе Фреда звучала гордость, в этом не было сомнений. Гордость влюбленного человека, который не боится признаться всему свету, что любит и любим. Эдвард, хорошо знавший, что такое пощечина высшему свету, со стоном закрыл глаза. Если раньше он умел и мог спорить, то теперь, узнав на собственном опыте, на что способен человек ради своей любви, он пытался понять Фреда.
– Тебе будет нелегко, братишка. Дьявольски, адски нелегко.
– Мы знаем это, – кивнул Фред. – Возможно, знаем даже лучше, чем ты. И я знаю, что ты желаешь мне только добра. Ты любишь меня всем сердцем – возможно, даже сильнее, чем Найджел, для которого подобное чувство в новинку. И мне будет легче бороться с целым миром, если самый близкий человек будет поддерживать меня. Я говорю о тебе, Эдвард.
