Элизабет Лоуэлл - Только моя
выжить на Западе.
— Боже милостивый, как же ты должен ненавидеть меня…
Вулф быстро повернулся и коснулся щеки Джессики.
— Это не так, эльф.
— Ты будешь ненавидеть. Я буду стоить тебе единственной вещи, которую ты по-настоящему любишь… Ты будешь ненавидеть меня так же сильно, как ты любишь эту страну!
Вулф увидел, как слезы заблестели на лице Джессики, и обнял ее.
— Перестань, жена. Ты сама себе причиняешь боль.
— Я не желаю жить в Англии, — заявила она решительно, отталкивая его. — Ты слышишь? Я люблю горы! Почему мы не можем жить здесь?
— Ты вверила себя моему попечению. Я не могу спокойно смотреть, как эта страна убивает тебя.
Руки Джессики вцепились в рубашку Вулфа, сжали тугие мускулы под материей.
— Вулф, послушай меня. Я сильнее, чем ты думаешь. Если бы я была слабым маленьким эльфом, я бы умерла ребенком.
Вулф взял ее за подбородок. Он молча пощупал ее тонкие косточки и нежную кожу, затем грустно улыбнулся.
— У тебя нет и половины моей силы, — сказал он. — В Англии это не будет иметь значения.
— В Англии видят лишь то, что ты полукровка и наполовину индеец. А здесь у тебя друзья и все возможности для нормальной жизни. Разве ты не понимаешь этого? Разве не видишь, что…
Вулф положил палец на губы Джессики, прерывая поток ее страстных слов.
— Я всегда понимал это, — голос его был спокоен. — Именно по этой причине я покинул Англию и тебя. Я стоял перед выбором: ты или Запад. Я выбрал тебя, зная, что будет в итоге: Англия.
— Но я…
— Дело сделано, Джесси, — перебил он ее. — Все было решено, когда я лишил тебя девственности.
— Вулф, поверь мне, пожалуйста! Ведь я не назначала такой цены! Только не такой ценой, господи милостивый!
Вулф тихонько оторвал сжатые в кулаки руки Джессики.
— Я это знаю. Но твои мольбы и слезы ничего не изменят. Ты есть ты, я есть я. Мы муж и жена, и Англия будет нашим домом.
Джессика закрыла глаза. Она предпочла бы новые удары судьбы, чем подобный благополучный финал.
— Пора начинать паковать вещи, — сказал Вулф тихо. — А я в оставшееся время помогу Калебу.
Кухонная дверь открылась и мягко закрылась за Вулфом.
В течение некоторого времени Джессика смотрела ему вслед отсутствующим взглядом. Слезы душили ее; она слишком поздно поняла то, что Вулф знал всегда: их брак погубит одного из них, если не обоих.
«Согласись на развод. Черт возьми, отпусти меня!
Я неподходящий муж для тебя. Ты неподходящая жена для меня. Спать вместе было бы для нас самой большой ошибкой.
Ты не рождена для дикого Запада. А я рожден.
Не надо любить меня, Джесси. Это причинит боль нам обоим.
Дело сделано, Джесси. Все было предрешено, когда я лишил тебя девственности.
Ты есть ты. Я есть я.
Дерево Стоящее Одиноко».
Джессика открыла глаза и обхватила себя руками, стараясь растопить лед, который ощущала внутри. С той же решимостью, которая была свойственна ей с детства и помогала выжить, она искала выход из западни, в которую они угодили вместе с Вулфом.
Когда она наконец нашла его, она смыла следы слез со своего лица и пошла искать Калеба Блэка.
— Отсрочка ничего не даст, — сказал Вулф, продолжая спор, который начал с того момента, когда Джессика разбудила его на заре. — Сегодня ли, через десять дней, но так или иначе мы отправимся.
— Я сказала, что отправилась бы в Англию более спокойной, если бы ты поохотился на мустангов в последний раз, — ответила Джессика ровным тоном. — Я это имела в виду.
Вулф бросил встревоженный взгляд на Джессику. Он видел ее в различных состояниях — и в отчаянии, и в страхе, и в безудержной страсти, но такой — никогда. Сейчас в ней не было ничего от хрупкости и слабости эльфа. В ней ощущалась какая-то целеустремленность, свойственная ему самому.
— Я не хочу охотиться на мустангов, — произнес Вулф осторожно.
— Тогда сделай это для Калеба. Ему требуется больше лошадей для работы на ферме. Он сам так сказал.
Вулф ясно чувствовал ее горечь, как она в то утро почувствовала его печаль. Но в ее глазах не было слез, голос не выражал эмоций.
Он не знал ее такой. И это его пугало.
Вулф протянул руки, обнял Джессику.
— Я не возьму тебя с собой в эту глушь, — объявил он сурово.
— Я знаю.
— Ах, вот почему ты хочешь меня отправить к мустангам? Тебе надоело видеть меня в своей постели!
Вулф не успел проговорить эти слова, как Джессика бросилась целовать его так, словно должна была сейчас умереть и хотела, чтобы он запомнил ее живой. Он ответил не менее горячо. Страсть целиком овладела обоими.
— Возьми меня, — шептала Джессика у его рта. — Войди в меня так, чтобы я не могла отделить тебя от себя… Войди в меня, как если бы это было в последний раз…
С хриплым стоном Вулф поднял нижний край тонкой ночной рубашки, обнажив каштановый треугольник. Шепча ее имя, он стал на колени между ее разведенных ног и подтянул их к своим бедрам. Удивительная легкость проникновения сказала ему о ее любви больше, чем любые слова. Ей было невыразимо сладко отдаваться ему и, в свою очередь, обладать им. И из ее горла вырвался торжествующий крик.
— Сильней! — потребовала Джессика. — Вулф, я хочу глубже почувствовать тебя…
— Ты слишком миниатюрна… Я боюсь, тебе будет больно…
— Но я прощу тебя!..
Она потянулась навстречу, прижимаясь и умоляя дать ей все, что он может дать, и ее слова опаляли его всепожирающим огнем, заставляли содрогаться от неутолимого желания. Глухо застонав, он подвел руки под колени Джессики и поднял точеные девичьи ноги, раскрыв их до предела. Она вскрикнула, закусила губы и выгнулась навстречу ему, умоляя о большем. Излившийся на него шелковистый теплый дождь был еще одной формой ее страстных просьб.
— Подумать только, а я называл тебя монашенкой, — сказал Вулф хрипло. — Ты огонь, эльф. Ты сжигаешь меня.
А затем он дал ей то, о чем она страстно просила, погрузившись в свою Джессику так глубоко, что она чувствовала его всем телом, пока полыхала на золотой дыбе восторга и сладострастия.
Вулф ощутил начало разрядки Джессики и радостно, торжествующе засмеялся. Он двигал бедрами медленно, основательно, заставляя ее стонать, наблюдая полыхающую в ней страсть, разделяя с нею экстаз. Он снова вошел в нее, глубоко погрузившись в огонь, мечтая, чтобы этому не было конца. Казалось, она никогда не перестанет манить его к себе. Ее горячий шепот, торжествующие вскрики, податливое тело снова и снова заставляли его отдаваться ей так же неистово, как она отдавалась ему.
Даже когда Вулф пытался остановиться, он чувствовал, что это было невозможно. Его тело было так тесно соединено с ней, что он не знал, где заканчивается он и где начинается она. Два пламени переплелись и горели с удвоенной мощью. Более не сдерживаясь, он отдал всего себя на алтарь ее наслаждения, которое вспыхнуло еще ярче во время его разрядки, придало им новые силы и загорелось для обоих единым, неделимым пламенем.
