Сьюзен Зонтаг - Любовница вулкана
Конечно, будущее докажет правоту патриотов. Будущее возведет обреченных лидеров Везувианской республики в ранг героев, мучеников, провозвестников. Но будущее — это другое государство.
А в том единственном государстве, какое было у революционеров, царили голод и немыслимые беспорядки. Едва ли можно сказать, что революционному правительству досталась по наследству сбалансированная экономика. Импортировать приходилось все — за исключением основной продукции королевства: шелковых чулок, мыла, табакерок из черепахового панциря, мраморных столиков, орнаментированной мебели и фарфоровых статуэток. Шелковые и керамические фабрики предоставляли оплачиваемую, но очень тяжелую работу лишь отдельным счастливчикам, много было слуг и мастеровых, но подавляющее большинство городского населения привыкло существовать на доходы от нищенства, воровства, а также на чаевые от лакейских услуг вельможам и путешественникам. Со времени вступления Бурбонов на трон в 1734 году в стране начался строительный бум; возведение новых общественных зданий, церквей, театров, дворцов и вилл для богатых граждан было одним из немногих постоянных источников трудовой занятости, но теперь, когда король с королевой опустошили казну и государство осталось без денег, финансовая поддержка строительства прекратилась. Также зачах и туризм (кто поедет в Гранд-тур по революции?). Цены на продовольствие взлетели неимоверно. Работы не было практически ни у кого.
Те лидеры нового правительства, которые не были настолько наивны, чтобы полагать, что для управления государством достаточно образовательных реформ, ясно видели необходимость искоренения коррупции — а точнее, рациональной реорганизации общества с помощью юридической науки. Разрыв между взглядами радикалов и умеренных ширился: умеренные считали необходимым ввести налоги для богатых и урезать льготы для Церкви, а радикалы настаивали на отмене титулов и полной конфискации имущества Церкви и аристократов. Когда один из правительственных комитетов предложил для пополнения пустой государственной казны проводить общественные лотереи, идею отвергли как несуразную, непрактичную и аморальную, причем последний эпитет был высказан де Фонсекой Пиментель на страницах ее газеты. Единственной революционной задачей, ни у кого не вызывавшей возражений, было образование народа и его обращение в республиканскую веру — то есть пропаганда. Толедо, Чиайя и другим главным улицам города были присвоены новые, возвышенные названия: Скромность, Молчание, Умеренность, Торжество. Фонсека Пиментель предложила издавать для населения правительственный вестник и альманахи на неаполитанском диалекте. Она же написала статью о необходимости театральных и оперных реформ. Народу нужны более назидательные, чем раньше, кукольные представления на открытом воздухе о проделках их Пульчинелл, а для образованного класса в Сан-Карло — переименованном в Национальный театр — должны ставиться оперы на аллегорические сюжеты, подобные тем, что идут во Франции: «Триумф разума», «Жертва на алтарь Свободы», «Гимн Высшему Существу», «Республиканская дисциплина» и «Преступления старого режима».
Вся затея продлилась пять месяцев. Пять переименованных месяцев: пьовозо (дождливый), вентозо (ветреный), джермиле (бутонный), фьориле (цветущий) и пратиле (луговой)…
Первые случаи сопротивления были отмечены в дальних деревнях и маленьких городках — в стране имелось более двух тысяч деревенских поселений и городков. Столичные патриоты были потрясены беспорядками и снова объединились в комитет, чтобы обсудить планы экспроприации крупных имений и раздачи их безземельным крестьянам.
Новости становились все более тревожными. Направленные в провинции войска республиканцев оказались неспособны противостоять небольшим отрядам англичан, которые высаживались с фрегатов на берег. Самозваная Христианская армия Руффо брала деревню за деревней. К этому времени в ее ряды вступили тысячи заключенных, которых королевским указом освободили из тюрем Сицилии и на английских кораблях перевезли на побережье Калабрии. Республиканское правительство, осаждаемое извне и одновременно вынужденное бороться с возрастающим недовольством и гражданскими беспорядками в Неаполе, постаралось бросить все силы на завоевание умов и сердец простых людей.
Вспыхивали продовольственные бунты. Все больше и больше французских солдат попадало в засаду. По ночам на городских площадях горели Деревья Свободы.
Дерево Свободы — растение искусственное, писал королеве Скарпиа. Оно не пустило здесь корней, а потому его не нужно и вырывать. Его уже и сейчас усиленно раскачивают верные подданные вашего величества, а без защиты французов, как только враг отступит, оно упадет само по себе.
В мае Франция, проигравшая ряд сражений Второй Коалиции, недавно сформированной на севере Италии, вывела войска из Неаполя. Английские фрегаты взяли Капри и Искью. Несколько недель спустя в Неаполь ворвались кардинал Руффо и его армия недовольных крестьян и деревенских бандитов. Они слились с толпами ушлой городской бедноты и под лозунгами вроде «у кого есть чего украсть, тот якобинец» устроили немыслимый разгульный праздник зверств и мародерства. Богатых настигали в особняках, молодых студентов-медиков, симпатизирующих республиканцам, — в больницах, прелатов, проповедовавших свободу вероисповедания, — в церквях. Около пятнадцати тысяч патриотов снова сумело укрыться в морских крепостях Ово и Нуво.
Толпа текла по улицам, проникая во все поры города, засасывая в свое смертоносное нутро всякого, кто к ней не принадлежал. Толпа охотилась, вынюхивала тех, кто был явно отмечен печатью якобинства (помимо имущества, которое стоило красть): скромно одетого человека с ненапудренными волосами, людей в брюках, в очках, людей, которые осмеливались ходить по улицам одни или начинали паниковать при виде хлынувшей из-за угла толпы. И еще: у всех патриотов мужского пола на бедре обязательно вытатуировано Дерево Свободы! Всех, кого сразу не убили или не ранили серьезно, раздевали и вынуждали, на потеху одетой толпе, шествовать дальше голыми и терпеть насмешки и оскорбления. А то, что ни на ком из раздетых не оказалось татуировки, не имело для погромщиков ни малейшего значения. Все равно они так и напрашивались на щипок, пинок, оскорбление! Толпа громогласно упивалась травлей. Вон идет якобинец! Дайте-ка поглядеть на его татуировку! Женщина на телеге, связанная, верхняя часть обессилевшего тела едва прикрыта простынкой, грубым подобием античного платья: скажите-ка, Богиня Разума!
