Жюльетта Бенцони - Ожерелье Монтессумы
— Выходите из машины! И без глупостей! — приказал он по-английски с сильным акцентом жителя Бронкса. Альдо как будто помолодел на несколько лет!
— Последнее замечание излишне, — пожав плечами, ответил он на том же языке, только без упомянутого акцента. — Я ничего не вижу! Что я могу сделать?
— Я знаю, о чем говорю! — рявкнул его страж. -Знаем мы вас!
— Что ж, тем лучше!
Альдо вылез из машины следом за американцем и ощутил под ногами песок.
— Быстро в дом! — сказал другой голос, на этот раз по-испански. — На горе как будто кто-то есть!
— Это контрабандисты, — сообщил водитель. -Я их заметил еще при выезде из деревни. Им есть чем заняться. Люди, возвращающиеся поздним вечером домой, их не интересуют. Ладно, пошевеливайтесь! Патрон, наверное, уже зол как собака!
Альдо ввели в помещение. Он нащупал ногами ступени лестницы, потом каменные плиты, местами прикрытые ковром. Вероятно, в камине горел огонь, потому что на него повеяло теплом, и он услышал потрескивание поленьев. Снизу под повязку на глазах просачивался свет. И когда его освободили от стража, но защелкнули второе кольцо наручников на левом запястье, Альдо был уверен, что он стоит один посередине большого зала. Вдруг откуда-то сверху раздался тот самый смех, жестокий, наводящий ужас, который часто снился Альдо в кошмарах. Потом смеявшийся заговорил:
— Снимите с него повязку! Пусть полюбуется на наше жилище… — Освобожденный от повязки, Альдо заморгал, привыкая к яркому свету.
Оказалось, что он действительно стоит посередине огромного зала, по периметру которого на старинный манер была расположена удивительной красоты деревянная резная галерея, куда, должно быть, выходили двери других комнат. Труба камина из розового песчаника уходила на высоте шести или семи метров в потолок с тяжелыми позолоченными резными балками. Как и сам камин, они были украшены эмблемами Страны Басков: сердцами, якорными и мальтийскими крестами. На колпаке над камином был изображен герб с потускневшим флагом и двумя скрещенными шпагами, а вокруг него — цветы и птицы, символизирующие дары.
Вся мебель XVII и XVIII веков была отличного качества, а перед камином стояла старинная скамья сеньора с высокой спинкой и пурпурными бархатными подушками. В зале внушительных размеров были расставлены кресла, столы, столики… и пара консолей эпохи Регентства, прибывших сюда прямиком из особняка Вобрена вместе с коллекцией китайского фарфора селадон[87] и двумя картинами кисти Гварди, свадебным подарком Морозини. Подсвечники и канделябры с высокими белыми свечами заливали окружающее пространство спокойным светом… Но среди этого изобилия — на самом деле, зал больше напоминал антикварный магазин — не было ни одного человека. На галерее, направив оружие на Альдо и следя за каждым его движением, стояли пять или шесть человек.
По очереди рассмотрев каждого, Морозини насмешливо заметил:
— Какая трогательная встреча! И с кем же из вас, господа, я должен говорить? Если вообще разговор состоится… Так легко со всем этим покончить…
— Легко, но, черт побери, скучно! Непростительно лишать себя такого удовольствия, а я намерен насладиться каждой минутой!
По лестнице медленно спускался мужчина, не пожелавший ни изменить голос, ни скрыть лицо. Альдо увидел, что к нему направляется, сунув одну руку в карман, а в другой держа сигарету, высокий молодой человек Ему было не больше двадцати пяти лет. Его белокурые, почти белые волосы контрастировали с угольно-черными глазами, глубоко сидящими под нависшими бровями. Рот мужчины можно было бы назвать красивым, если бы не жесткие складки в уголках губ. Тонкие и довольно приятные черты лица мгновенно теряли свою привлекательность, как только это лицо оживало, так много в нем было гордыни, граничащей с чванством, и высокомерного презрения к окружающим. Удивительное лицо! Но Альдо был готов поклясться, что оно кого-то ему напоминает… Вот только кого?
Когда незнакомец спустился наконец по лестнице — его выходу на сцену позавидовала бы любая примадонна! — и оказался в мягком свете свечей, Морозини инстинктивно отпрянул назад, словно увидел змею. И снова раздался злобный смех:
— Неужели вы боитесь? Это честь для меня…
— Скажем, я просто удивлен. Вы ничуть не похожи на мексиканца!
— А я должен на них походить?
— Я полагал это само собой разумеющимся. Ведь все последние месяцы я искал ацтекское украшение для коренных жителей Мексики. Завладев с помощью мошенничества имуществом Жиля Вобрена, они вынудили меня работать на них. Я должен был вернуть им древние изумруды, украденные у них около полувека тому назад. Когда мы встретились в Булонском лесу, я решил, что они вам платят. Но теперь, когда в принадлежащем им замке я никого из них не вижу, у меня появилось подозрение…
— Вы решили, что я работаю на самого себя?
— Что-то в этом роде…
В эту минуту дверь зала резко распахнулась, и появился гигант, по виду типичный американец — от кожаных ботинок с декоративной строчкой до жевательной резинки. Он швырнул к ногам своего босса невзрачного, непривлекательного человечка. Упав, незнакомец гневно вскрикнул.
— Это еще кто такой? Откуда ты его взял?
— Думаю, он спрятался в багажнике автомобиля, пока пленник садился в машину в Сен-Жан-де-Люзе. В тумане его никто не заметил. А потом он попытался скрыться в парке, но Слим его увидел и скрутил…
Чрезмерно блестящие глаза блондина посмотрели на Альдо.
— Этот… недоносок, он с вами?
— Никогда его не видел, — ответил Морозини, отметив про себя, что его назвали пленником.
— Верится с трудом!
Но «недоносок» пришел в себя и не собирался сдаваться. Он встал и начал отряхивать одежду.
— Господин Морозини говорит правду, — сказал он. — Он ни разу меня не видел. Это значит, что я хорошо делаю свое дело.
— И что это за дело?
— Я частный сыщик из парижского агентства «Слышащий глаз». Наше отделение открыто и в Брюсселе. Вот, взгляните!
Из нагрудного кармана Алкид Трюшон достал две визитные карточки. Одну он протянул блондину, а другую отдал Морозини, который не мог скрыть своего изумления.
— Позвольте узнать, по чьему поручению вы следите за мной…
— Уже больше двух месяцев. Но нам запрещено называть фамилию наших клиентов, — объяснил детектив, пытаясь вновь обрести чувство собственного достоинства.
Блондин достал из кармана пиджака револьвер и направил на него:
— Или ты немедленно назовешь ее, или замолчишь навеки! — небрежно сказал он.
