Виктория Холт - Счастье и тайна
Надо постараться не думать о Саймоне. Вот Хагар — это мой друг, на нее можно положиться. Итак, я иду в Ревелз, беру из шкафа монашескую рясу и отправляюсь в Келли Гранж. Я попрошу Мери-Джейн собрать мне кое-какие вещи, и она потом сможет привезти мне их в экипаже. А мне придется идти пешком, так как никто, кроме Мери-Джейн, не должен знать, что я уезжаю.
Вот о чем я думала, входя в Ревелз.
Я позвонила в колокольчик, и Мери-Джейн пришла ко мне в комнату.
— Мери-Джейн, — сказала я. — Я немедленно отправлюсь в Келли Гранж. Собери вещи, которые мне могут понадобиться. Я потом пришлю за тобой и за вещами. Но уходить мне надо немедленно.
— Хорошо, мадам, — ответила Мери-Джейн, глядя на меня широко раскрытыми удивленными глазами.
— Кое-что произошло, — сказала я ей. — Я не могу сейчас задерживаться, чтобы объяснить тебе. Но сейчас я ухожу из дома.
Когда я ей это говорила, внизу заскрипели колеса, подъехал экипаж, и я подошла к окну.
Из экипажа вышел доктор Смит, и так как он для меня уже не был, как прежде, благожелательным доктором, я почувствовала, что меня пробирает дрожь.
— Все, мне пора идти, — сказала я. — И поскорее.
Я поспешила из комнаты, оставив там удивленную Мери-Джейн, которая все смотрела мне вслед. Быстро миновав коридор, я спустилась с лестницы… и тут услышала голос доктора. Он разговаривал с Рут.
— Она дома?
— Да, я видела, как она пришла несколько минут назад.
— Отлично. Мне повезло. Я пойду и заберу ее с собой.
— А что, если она?..
— Она ни о чем не догадается, пока я ее надежно не упрячу туда.
Сердце у меня билось неровно. Он уже пересек холл. Я проскользнула на певческую галерею, надеясь спрятаться там, пока он пройдет в мою комнату — тогда я смогу выбежать из дома и устремлюсь в Келли Гранж.
Рут была еще в холле, и я не знала, как проскочить мимо нее. Скажет ли она доктору, что я выбежала из дома? Если скажет, то как скоро он сможет нагнать меня?
Я тихо закрыла дверь галереи и сразу подумала о шкафе. Ведь если убежать отсюда тайным ходом, то они не поймают меня.
И когда я, согнувшись, чтобы меня не было видно из холла, пробиралась к шкафу, дверь галереи распахнулась и он оказался на пороге.
— А… привет, Кэтрин! — Его добрая мягкая улыбка теперь уже не могла меня обмануть.
Какую-то минуту я стояла и молчала, не в силах вымолвить ни слова. Слова застряли в моем сдавленном от волнения горле.
— Я зашел за вами; я увидел, как вы вошли сюда, когда начал подниматься по лестнице.
— Доброе утро, — сказала я, и сама удивилась тому, что мой голос звучал спокойнее, чем я могла себе представить.
Он вошел на галерею и закрыл за собой дверь. Взглянув вниз, я увидела, что там стоит Рут.
— Утро такое хорошее, — продолжал он. — Я хотел, чтобы вы съездили со мной на прогулку.
— Нет, благодарю вас. Я как раз собиралась прогуляться пешком.
— Но вы же только что вошли.
— Тем не менее я опять ухожу.
Он поднял палец, и в этом шутливом жесте мне почудилось что-то зловещее: по спине у меня пробежал холодок.
— Вы слишком много ходите пешком. Вы же знаете, я против этого.
— Но я же абсолютно здорова, — возразила я. — Джесси Данкуэйт мною довольна.
— А! Деревенская акушерка! — презрительно поморщился он. — Прокатиться вам будет только на пользу.
— Благодарю, но мне не хочется.
Он подошел ко мне и взял меня за запястье. Он держал меня легко, но не отпускал.
— Сегодня я хочу настоять на своем, так как вы немного бледны.
— Нет, доктор Смит. Я не хочу ехать с вами на прогулку.
— Но, Кэтрин, дорогая, — он приблизил ко мне лицо, и его мягкие вкрадчивые манеры были еще ужаснее, чем насилие. — Вам придется поехать со мной.
Я попыталась пройти мимо него, но он поймал меня и крепко держал. Потом отнял у меня рясу и бросил ее на пол.
— Подайте мне это и сейчас же выпустите меня! — сказала я.
— Дорогая, уж позвольте мне знать, что будет лучше для вас.
И тут меня охватила паника. Я позвала!
— Рут! Рут! Помогите мне!
Она пошла вверх по лестнице, и я подумала — слава Богу, что она оказалась внизу.
Она открыла дверь галереи. Он все еще держал меня так крепко, что я не могла вырваться.
— Боюсь, — сказал он, обращаясь к ней, — что она доставит нам кое-какие неприятности.
— Кэтрин, — сказала Рут, — ты должна подчиниться доктору. Он знает, что для тебя лучше.
— Он знает, что для меня лучше? Посмотри на эту рясу. Это он разыгрывал меня!
— Боюсь, — сказал доктор, — что ее состояние хуже, чем я предполагал. Да, нам придется с ней повозиться. Откладывать в таких случаях больше нельзя. У меня уже были такие пациенты.
— И какой же дьявольский план вы теперь задумали? — спросила я.
— У нее мания преследования, — тихо сказал доктор, обращаясь к Рут.
— В таких случаях им кажется, что они одни и весь мир настроен против них. — Он обернулся ко мне. — Кэтрин, моя дорогая Кэтрин, вы должны доверять мне. Разве я не был всегда вашим другом?
Я рассмеялась, и мой смех не понравился мне самой. Я была очень напугана, я начинала понимать, что он собирается сделать со мной. А Рут либо действительно верила ему, либо делала вид; так что я была одна против них двоих… и никого из друзей поблизости. Я теперь знала правду, но какую же глупость я совершила, никому не рассказав о том, что узнала! Я еще могла успеть рассказать… но кому?.. не этим же двоим, которые пытались погубить меня? Рут если и не помогала ему в этом, то, во всяком случае, другом моим не была.
— Послушайте, — сказала я. — Я знаю слишком много. Это вы, доктор Смит, решили, что мой ребенок никогда не родится. Вы убили Габриела и намеревались убить каждого, кто помешал бы Люку стать наследником.
— Вы видите, — сказал он печально, — насколько ей хуже.
— Я нашла рясу и я знаю также, что вы думаете, будто являетесь членом этой семьи. Я все знаю! Вы думаете, что меня еще можно обмануть?
Он крепко держал меня. Я почувствовала запах, напоминающий хлороформ. Мне зажали рот. У меня было ощущение, что все поплыло из-под ног и откуда-то издалека донесся его голос.
— Я надеялся избежать этого. Но это единственный выход, когда они становятся буйными.
И я провалилась… в темноту.
Раньше я слышала, как говорили, что мозг сильнее, чем наше тело. Наверно, это действительно так. Мозг посылал моему телу приказ не воспринимать хлороформ, хотя он был прижат у меня прямо ко рту. Конечно, это было невозможно, я слишком многого хотела, но как только он начал действовать на меня, мой мозг начал упорно сопротивляться. Я не должна терять сознание. Я понимала, что если это произойдет, я очнусь уже в тюрьме, и все доказательства, собранные мной, будут уничтожены, а к моим протестам отнесутся как к отклонениям от нормы, характерным для умалишенных.
