Жаклин Монсиньи - Флорис. Петербургский рыцарь
Удовлетворенный гетман повернулся к Флорису и внезапно нахмурился:
— Скажи мне, сынок, почему ты вместе с братом не помчался ко мне, в украинские степи, почему не нашел меня? Я бы не дал вам наделать глупостей, пострелята.
— Мы думали об этом, дорогой крестный, но нам сказали, что ты умер.
— Как умер?
— Кто-то из старых казаков, обосновавшихся в Петербурге, уверил Федора, что ты умер, равно как и наш дорогой князь Ромодановский; о нем нам не удалось ничего узнать.
— Ах, старый Ромо! Он действительно умер в ссылке!
— Как! — одновременно воскликнули Флорис и Адриан.
— Увы, это правда! Я слишком поздно узнал об этом. Покойной царице, негодяйке Екатерине, и ее любовнику Меншикову удалось избавиться от него, потому что он отказался предать дело Петра Великого. Ах! Князь Ромодановский спит вечным сном подле Байкала, мой мальчик… я сам приказал обустроить его могилу. А что до меня, сынок, то, клянусь святым Георгием, ты тысячу раз прав! Я просто старый дурень! Ведь я же сам приказал распустить слух о моей внезапной смерти, потому что у меня было слишком много неприятностей со всеми этими так называемыми царями и царевнами. Все они хотели воспользоваться моими казаками и сделать из них свою личную полицию. Тьфу! Мы свободны и служим царю тогда, когда нам это нравится. Я это делал для твоего отца, крестник!
Флорис вздрогнул. Впервые с ним вот так, прямо говорили о Петре Великом.
— Ах, как славно мы с ним бились, в какие походы ходили…
Гетман мечтательно умолк. Флорис и Адриан почтительно ждали.
— Баку… Баку… — проворчал он в свои огромные седые усы —…твое рождение, малыш… ах, благородная дама, твоя мать… Да, был там кто-то… Она ведь умерла, не так ли?
Флорис и Адриан удивленно переглянулись: откуда гетман мог это знать?
— Я видел ее во сне: она лежала на смертном одре. — Словно старый медведь, гетман затряс головой, отбрасывая от себя грустные воспоминания, и продолжал уже более бодрым тоном: — Только в начале лета у себя на Украине я узнал, что дочь Петра Великого Елизавета захватила власть. Я уже говорил тебе, крестник, что ни одна женщина гроша ломаного не стоит, но эта была хотя бы дочь старого друга. Поэтому я решил воскреснуть и потихонечку двигаться в Санкт-Петербург, чтобы присягнуть ей в своих дружеских чувствах. Я оповестил своих людей, собрал пятидесятитысячную казачью армию и пустился в путь. Понимаешь, малыш, я хотел поразить новую императрицу, чтобы она быстро поняла, что Украина не какая-нибудь провинция, а настоящая страна, а Саратов ее настоящий король. По дороге мы услышали много странных историй, нам рассказывали о царевиче с зелеными глазами, вылитом портрете великого царя. Поначалу я к ним не прислушивался, ведь ты же знаешь, русским только дай поговорить да повыдумывать… ну, сам понимаешь, они не такие, как мы, украинцы! Ах, правда, ведь ты русский… бр-р-р… но ты настоящий Романов… словом, мы прошли Москву и разбили лагерь под Костромой, на берегу малой Волги. Одного из своих людей я послал вперед, в Санкт-Петербург, на разведку. Он быстро возвратился, загнав по дороге двух коней: знатный вельможа, герцог и градоначальник, которого народ называл царевичем, внезапно исчез, а вместе с ним и его брат. У первого волосы были черные, как смоль, у второго — белокурые. Многие говорили, что черноволосый юноша был сыном Петра Великого. А еще один мой казак уверил меня, что когда он проезжал через Нижний Новгород, то видел партию каторжников, направлявшуюся в Сибирь. Среди них был черноволосый зеленоглазый молодой человек, на голову выше своих братьев по несчастью. Мой казак сражался за царя и видел его. Это его сын, уверял он меня, у него царская кровь.
Словом, крестник, все эти описания напоминали мне твой портрет, такой, каким он запечатлелся в моей памяти. Мои планы быстро изменились, и я решил взять своих людей и отправиться проведать своего старого товарища, сибирского атамана. И вот мы тронулись следом за партией каторжников, рискуя, в случае, если слухи окажутся ложными, сделать всего лишь небольшой крюк. Когда, миновав Пермь, мы догнали каторжан, вы уже бежали. Дурак фельдъегерь разослал во все стороны солдат на ваши поиски. Я понял, что вы были опасными «политическими». Это мне понравилось. Вы словно сквозь землю провалились. Единственный след вел к «красным языкам». Фельдъегерь презрел его, ибо был уверен, что цыгане никогда не дают приюта чужакам. А я всегда хорошо относился к этим «красным языкам», и старый инстинкт подсказал мне следовать за ними. Это было нелегко, потому что они все время заметали следы. Это утвердило меня в мысли, что они от кого-то скрываются, или же кого-то прячут. Я послал отряд на ваши поиски, а сам со всей армией принялся прочесывать местность. Вот так, крестник, один из отрядов и наткнулся на вас. Мои люди не пострадали от мерзлоты, потому что у них была меховая одежда и водка… мы поливаем водкой овес для лошадей… а люди — сам понимаешь… Словом, нашедшие вас тут же поставили палатки и принялись отогревать вас, послав за нами гонцов… продолжение вы знаете. Слава Богу, что ты потерял только свои волосы, но не голову, крестник. Но теперь вы находитесь под моей защитой, и… у меня большие планы, — завершил гетман Саратов.
— Мерзлота ослабевает, гетман, — крикнул один из казаков.
— Снимаемся с лагеря. Эй, крестник, ты сможешь сесть в седло?
— Клянусь святым Георгием, я задам трепку первому, кто посмеет усомниться в этом, — задорно воскликнул Флорис, накину на плечи черкеску и натянув на голову теплую меховую шапку, протянутую ему одним из казаков.
— Мы возвращаемся на Украину, гетман? — осторожно спросил Адриан, предпочитавший знать, куда он едет.
— Нет, дружок, мы поедем к святому озеру Байкал. Нам нужно еще сто тысяч человек, чтобы начать сражение… а после того, как мы его выиграем, я смогу умереть спокойно…
Адриан не стал расспрашивать подробнее, уверенный, что гетман собирается объявить войну татарам или монголам. Несмотря на свою осмотрительность, сейчас он был бы рад принять участие в битве; только во время сражения надо будет присматривать за Флорисом, чтобы тот напрасно не рисковал собой. Потом они отправятся на Украину, а оттуда уже легко будет вернуться во Францию.
Час спустя в Барабинской степи вновь гулял только ветер. Огромная армия казаков устремилась в Сибирь, увлекая за собой беглецов и «красных языков». Отъезд едва не омрачило печальное происшествие. Тамара отказывался принять гостеприимство казаков гайос, если он не усыновил их. Флорис и Адриан, припомнив основы дипломатического искусства, попытались убедить его, что пятьдесят тысяч детей для одной семьи будет несколько многовато. В конце концов они уговорили его ограничиться гетманом, гетман же, хотя и был человеком широких взглядов, отказался иметь отцом «красного языка». В конце концов Флорис, которому гетман не мог ни в чем отказать, выиграл дело. Теперь он с легким сердцем скакал впереди отряда. Надо признать, что помимо признательности, которую он испытывал к цыганам, его красноречие вдохновляла мысль сохранить подле себя Зингару.
