Александра Девиль - Письмо Софьи
Невозможно было не прочувствовать того праздничного настроения, которое наблюдалось не только в Москве, но и в уездных городках, селах и на почтовых станциях. Торжество недавней победы всех воодушевляло, всем давало надежду на лучшую жизнь. Свою гордую причастность к победе ощущала и молодежь, возмужавшая на войне, и ветераны, знававшие не одну славную баталию, а также и простые крестьяне, и мирные обыватели. Всюду слышались песни, смех, оживленные разговоры; вояки, побывавшие в заграничном походе, перемежали русскую речь иностранными словами, наигрывали французские песенки, пили вино и повсюду, как герои, встречали любезный прием в женском обществе.
Но Софья не могла в полной мере разделить тот радостный подъем, которым было охвачено большинство русских людей. Слишком многое из ее жизни ушло безвозвратно, и слишком отчетливо она стала понимать, что большие надежды часто заканчиваются большими разочарованиями.
Щегловитов, замечая ее смутное настроение, старался развеселить девушку всякими смешными и не слишком приличными историями, но она его едва слушала. В какой-то момент Софья вдруг поняла, что едет в Старые Липы не только из-за отца Николая, но также и потому, что хочет оттянуть венчание с Евграфом. Ей хотелось, чтобы дорога длилась подольше, но резвые почтовые тройки и хорошая погода сделали путешествие на диво коротким.
Был солнечный майский день, полный ароматов цветущих садов и буйством ярких красок, когда путники прибыли в Старые Липы.
– Райские места в этих южных губерниях, – заметил Щегловитов, оглядываясь по сторонам. – Наверное, тетушка Домна хорошо хозяйничала в своем имении?
Софья ничего не ответила, устремившись к крыльцу, со ступеней которого уже спешили ей навстречу Эжени и Франсуа.
Пока девушка обнималась со своими верными друзьями, подошел Щегловитов и сопровождавший его слуга по имени Касьян, который был у Евграфа доверенным человеком. До отъезда Софья успела написать супругам Лан, сообщив обо всех новостях, в том числе и о своем согласии стать женой Щегловитова. И сейчас Эжени и Франсуа с изрядной долей настороженности поглядывали на молодого человека, с которым, возможно, скоро будет связана жизнь новой владелицы имения. Они уже видели Евграфа в Москве, в доме Людмилы, и, как заметила Софья, он не произвел на них благоприятного впечатления. Однако девушка отнесла это на счет тех обстоятельств, при которых когда-то произошло знакомство.
Впрочем, внешне супруги Лан ничем не проявили своих сомнений, встретили гостя с надлежащей приветливостью.
Эжени приготовила Софье, как хозяйке, комнату Домны Гавриловны, но девушка решительно отказалась, вселившись в свою прежнюю, где все оставалось таким же, как до ее отъезда. Евграфу отвели комнату для гостей, Касьяна поселили рядом с новым кучером Пахомом, которого взяли на место сгинувшего в Москве Терентия.
Эжени, не выходя из привычной ей роли домоправительницы, везде успевала, за всем приглядывала, и скоро гостям был подан вкусный ужин, которому они, проголодавшись в дороге, отдали должное.
И Софья, впервые за многие месяцы почувствовав себя дома, вдруг в какой-то момент поняла, что ей не хочется ничего менять в своей жизни, не хочется впускать в эту жизнь постороннего человека, которым, по сути, оставался для нее Щегловитов. Но было уже поздно отказываться от своих планов; да и Евграф первым делом осведомился, на месте ли отец Николай, у которого Софья непременно решила венчаться. Оказалось, что отец Николай в приходской церкви больше не служит, что новый харьковский архиерей, оценив ум и благочестие скромного священника, взял его своим заместителем в кафедральный собор, а сейчас отец Николай сопровождает владыку в Киев. Щегловитов был огорчен, что нельзя обручиться немедленно, а Софью эта неожиданная задержка только обрадовала.
Слуги в Старых Липах, казалось, были довольны возвращением барышни, которая сделалась теперь владелицей имения. Софья еще не чувствовала себя полновластной госпожой и не научилась командовать. Она со всеми поздоровалась, всех приветила добрым словом, особенно горничную Оксану, не предававшую ее даже в трудных обстоятельствах. Когда-то, уезжая из поместья в Москву, Софья испытывала неловкость перед слугами, которым злоязычная Варька не преминула насплетничать о позоре «панянки-байстрючки». Теперь же Софье было абсолютно все равно, что о ней говорят, а Варьки среди слуг она не увидела, да и думать забыла о своей недоброжелательнице.
Остаток дня прошел в разговорах, расспросах, осмотре дома и сада; причем Евграф, которого Софья считала человеком непрактичным и далеким от хозяйственных вопросов, порой высказывал дельные замечания и был, похоже, неплохо осведомлен о ценах на землю, на дома и на урожай. Софье казалось, что это должно нравиться Евгении, но экономка почему-то хмурилась, глядя на будущего жениха своей барышни.
Когда уже начало смеркаться, Щегловитов зевнул и, сославшись на усталость, пожелал всем спокойной ночи и отправился в отведенную для него спальню.
А Софье, хоть она тоже порядком устала в дороге, совсем не хотелось спать, и Эжени это заметила:
– Ты, кажется, еще не прочь посидеть, поговорить? Пойдем с тобой на террасу, посумерничаем, как когда-то… – и, словно спохватившись, добавила: – Что это я все по-простому… Ведь теперь ты… вы, как барыня, не захотите…
– Эжени, ну зачем эти церемонии! – улыбнулась Софья и взяла ее под руку. – Вы с Франсуа всегда останетесь моими друзьями.
Повернувшись к террасе, девушка с неудовольствием заметила выглянувшее из-за двери лицо Варьки, ее настороженно блеснувшие глаза. Встретившись взглядом с барышней, горничная тут же исчезла в доме, а Софья спросила Евгению:
– Что, Варька по-прежнему здесь служит? Я бы эту злопыхательницу отослала куда-нибудь подальше.
– А я и хотела ее выдать за лесника, который недавно овдовел. Но она так просила-молила не отсылать ее в лесную глушь, так обещала вести себя примерно и не злобствовать, что я решила подождать до появления хозяев. Теперь тебе решать, как с нею быть.
– Ладно, потом подумаю, – махнула рукой Софья.
Застекленная терраса, выходившая окнами на самый красивый уголок сада, располагала к мирной беседе, но разговор с самого начала так пошел, что не успокоил девушку, а, наоборот, растревожил.
– Воля твоя, Софи, но не могу не сказать то, что думаю, – вздохнула Евгения. – Ты ведь мне давно уже стала как родная, потому и душа за тебя болит. Будешь ли ты счастлива с этим Щегловитовым? Вначале я думала, что он просто пустой франт, а сегодня, кажется, еще и хитрость в нем заметила. Ишь как дом и сад осматривал, словно приценивался к твоим владениям. А завтра утром, я слыхала, хочет с нашим управителем ехать все имение осматривать: дескать, какие поля у вас, пастбища, какой лес… как будто продавать собрался. Не очень мне все это нравится.
