Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2
Хельгруна заметила слезы, катящиеся по щекам Аурианы, несмотря на все ее усилия сдержать себя. Жрица недовольно поморщилась, и ее лицо заметно омрачилось. По мнению Хельгруны, беспредельная любовь Аурианы к ребенку была недопустимой слабостью. Подчинить все свое существо чувству любви, полагала Хельгруна, это все равно, что жить в грязной замусоренной комнате — потому что любовь рвет душу и саму жизнь в клочья, обращая гармонию жизни в хаос.
Ауриана натянула под платье брюки из телячьей кожи, предназначенные для верховой езды. Ее единственным украшением был браслет воина на правой руке. И так как для посвященного воина было недостойно появляться перед послами безоружным, она взяла ритуальное деревянное копье из святилища. Наконец, она решительно засунула за пояс кремневый нож, которым собиралась лишить себя жизни в случае, если она действительно окажется в ловушке и ее повезут на судилище к Гейзару. Она не могла погибнуть недостойной смертью, опозорив Авенахар и принудив девочку мстить убийцам матери, когда та вырастет.
Ауриана в сопровождении Хельгруны спустилась на берег к лодке. Хельгруна взялась за весла; Ауриана стояла во весь рост в торжественной и гордой позе всю дорогу, пока маленькое суденышко скользило по глади черных вод. На одной руке она держала Авенахар, в другой — деревянное копье.
Внимание Аурианы внезапно привлекло что-то призрачно белое, двигающееся по поверхности вод. Это была стая снежно-белых лебедей, плавно скользящих, словно сияющие облака, по черным водам озера. Вожак расправил свои огромные крылья, как бы приветствуя Ауриану, и снова сложил их.
«Почему я не видела их раньше? Может быть, это — сами девы рассвета, которые бродят по чаще леса в образе лебедей».
Внезапно Ауриане в голову пришла тревожная мысль о том, что вожак не был лебедем, это была сама Рамис, наблюдающая за Аурианой.
Когда Ауриана подплыла ближе к берегу, она узнала нескольких воинов, которые по ее сведениям входили в дружину Зигвульфа. Она увидела также двух дружинников из своей собственной свиты и нескольких сторонников Гейзара. Здесь же была одна из женщин Ромильды. Итак, перед ней стояло большое посольство, в которое входили представители всего племени. Ауриана невольно крепче прижала ребенка к груди и прикрыла черные пушистые волосики на головке Авенахар своей ладонью от пытливых взглядов соплеменников. «Проклятое отродье чужеземца!» — эти слова, казалось, мысленно произносил сейчас каждый воин, ожидающий Ауриану на берегу.
Затем Ауриана заметила, что в гриву и хвост Беринхарда были вплетены белые маргаритки с окрестных лугов, а в его челку — веточки вербены. Ее коню, таким образом, были оказаны почести, словно он был священным животным.
Когда лодка коснулась берега, Ауриана ступила на песок и направилась к всадникам осторожной поступью. Ей нельзя было показать соплеменникам ни тени смущения — не говоря уже стыда — от того, что у нее родился ребенок. Настороженная Хельгруна не отставала от Аурианы ни на шаг.
Первым голос подал Коньярик.
— Долгой тебе жизни и здоровья на многие лета, дочь Ателинды и Бальдемара! — весело воскликнул он. Похоже, именно Коньярик, который являлся теперь вторым человеком в дружине Зигвульфа, был выбран для переговоров с Аурианой. Его темно-золотые волосы отливали на солнце янтарным блеском. А бледно-голубые выцветшие глаза, казалось, смотрели не на Ауриану, а куда-то в пространство.
— Мы явились сюда по поручению Совета Воинов, — промолвил Коньярик звучным голосом, натренированным во время выступлений на собраниях племени, и широко улыбнулся, показывая крепкие здоровые зубы. — Мы просим тебя вернуться вместе с нами на земли твоих предков, — продолжал он и Ауриана наконец поняла, почему на эту роль был выбран именно Коньярик: он никогда не смущался, выполняя самые щепетильные поручения, потому что имел дар говорить убедительно и красноречиво и в то же время не принимать близко к сердцу те слова, которые произносил. — Гейзар и Зигвульф посылают тебе пряди своих волос в знак того, что они теперь друзья.
И Коньярик протянул ей кожаный мешочек, отвязав его от своего пояса. Ауриана насторожилась, почувствовав сильную тревогу. Только грандиозные ужасные события могли подвигнуть Гейзара на такой поступок, свидетельствующий о смирении жреца, пусть даже показном и лицемерном. Теперь уже Ауриана ощутила тень беды в глазах всех приехавших за ней соплеменников. Скрепив сердце она постаралась взять себя в руки и приготовилась к страшным известиям, которые может быть потрясут всю ее душу.
— Гейзар только просил, чтобы ты совершила обряд очищения от… от твоей нечистоты, прежде чем вступишь в границы наших земель, — продолжал Коньярик безмятежным бодрым голосом. — Твои родичи крайне нуждаются в твоей силе и боевом везении. Тебя встретят со всеми мыслимыми почестями, Ауриана. Водан — свидетель моих слов.
После этой речи воцарилась неловкая тишина. Ауриану резануло слово «нечистота». Но воины считали, что им не понадобится много времени на уговоры, и Ауриана сразу же ухватится за возможность вернуться домой. Поэтому теперь, когда молчание затягивалось, никто не знал, что сказать.
— Передайте Гейзару, он сам прежде всего должен совершить обряд очищения своей ядовитой души, — негромко и отчетливо произнесла Ауриана, посверкивая глазами. — Из-за его козней я провела всю эту зиму в отчаяньи и безнадежности, в то время как он упивался моим унижением и страданием. А теперь я должна сломя голову мчаться к нему, потому что ему требуется моя помощь! Да как он смеет! Как вы все смеете предлагать мне это!
Ауриана круто повернулась, прижав Авенахар к груди, и широким шагом величественной поступью двинулась к лодке. Ее гордая, страстная отповедь, вся ее манера держаться, ее осанка живо напомнили присутствующим образ Бальдемара, и эти воспоминания наполнили душу людей болью и грустью.
«Это безумие с моей стороны, — думала Ауриана, шагая прочь к кромке воды. — Я ведь не могу бросить их вот так. Но я не могу и поступить иначе — они вывели меня из себя, приведя в бешенство».
— Ауриана! Подожди! — раздался вдруг хорошо ей знакомый, милый сердцу голос.
Ауриана остановилась и медленно обернулась.
— Витгерн? — спросила она, не веря себе и подходя ближе. Узнав своего друга, она едва сумела скрыть выражение радости на своем лице. По-видимому, все это время он прятался за спинами других всадников. Подойдя поближе и разглядев его хорошо, Ауриана не могла скрыть своей тревоги: так переменился ее друг. За эти несколько месяцев из молодого полного сил воина он начал постепенно превращаться в зрелого человека, у которого не за горами быстро настигающая германцев старость. Черты его лица, которые раньше казались довольно утонченными и мягкими, заострились; в его печальных глазах былая юношеская грусть сменилась выражением застарелой безысходности. Рыжие, отливающие золотом волосы ниспадали с плеч, и Ауриана поняла, что он, должно быть, дал какую-то клятву, потому что к его волосам давно не прикасались ножницы.
