Елизавета Дворецкая - Дочери Волхова
Ни Вольги, ни плесковичей Прибыня на месте не обнаружил, весь замысел рушился, и ранний отъезд Велема уже ничего не менял. Однако по мере выяснения обстоятельств негодование и изумление на лице старейшины сменялись новой решимостью. А потом он снова подошел к Велему.
– Не годится так, мы и не проводили вас, – заговорил он, будто только о том и тревожился, что недостаточно воздал честь гостям, как полагается гостеприимному хозяину.
Велем в душе восхитился, как быстро хитроумный Вышеслав взял себя в руки, одолел досаду и теперь пытается поправить дело. Но при этом Велем не упускал из виду рукоять собственного меча, помнил, где в лодье лежит его щит, и был готов в любое мгновение защитить себя и сестру силой оружия, если словеничи силой же попробуют их задержать.
Однако этого Вышеслав себе позволить не мог, ибо тогда вину за ссору переложить будет не на кого: спешный отъезд Вольги лишил их этой возможности. И он принял другое решение: если уж не удалось разрушить чужой союз, то нужно попробовать к нему присоединиться.
– Обожди еще чуток, не разгневается Волхов-батюшка, – сказал Вышеслав. – Я сам с вами поеду! Сам Огнедеву нашу провожу, сам и с отцом ее потолкую. И вас возьму! – Он заметил двух своих дочерей и племянницу, не подозревая, что они и так намеревались ехать. – Уж коли честь, так честь, а нам, внукам Словеновым, для Девы Ильмеры ничего не жалко! Три поколения ждали ее, и нас чуры проклянут, если мы оплошаем!
Поскольку Прибыня с братьями заранее снарядился в поход, то почти все было готово – только умыться да подпоясаться. И отъезд Велема с Дивляной почти не задержался, хотя обоз получился более внушительный, чем они ожидали. К двум ладожским лодьям прибавились три словенские.
Но за время этих приготовлений возле воды собралась порядочная толпа. Слух о том, что уезжает не только Дева Ильмера, но и старейшина Вышеслав, мгновенно разнесся по избам и поднял многих. Народ, помятый, едва успевший плеснуть в лицо водой, спросонья и с похмелья мало что понимающий, недовольно гудел. Поскольку Дивляна пробыла здесь довольно долго, люди привыкли к мысли, что здесь она и останется, возможно.
– Куда увозят-то? Она наша теперь… Она с нами должна… Благословение… Не дадим… Не позволим! – выкрикивали в толпе. – Вышеславе, ты что это затеял? Куда Огнедеву везешь?
– Послушайте меня, мужи словенские! – Добролюта подняла руки, призывая к вниманию. Народ затих, прислушиваясь к речам старшей жрицы. Подняв ладони к небу, она стала точь-в-точь как фигурка Богини-Матери, которую женщины в течение многих веков вышивали среди заклинательных и обережных узоров. – Просила я совета у матушки Перыни, вопрошала, для чего через семь десятков лет нам Дева Ильмера дана, как нам и волю богов исполнить, и родовой закон не нарушить. И открыли мне боги истину о воле своей. Было время, когда Волхов да Ильмерь нас кормили, тогда и Девы Ильмеры только им, отцам нашим, служили. Теперь иные времена приходят. Благополучие племени словенского издалека придут, и туда дорога нашей Девы Ильмеры лежит. Не для того она нам дана, чтобы сиднем на бережку сидеть, а чтобы путь новый нам проложить, туда, куда мы и не думали раньше. Обретение ее – только начало всему, только росток, что из земли выходит и в долгий рост пускается. И чтобы выполнила она предназначение свое, должны мы ее отпустить, куда ей боги путь указали. И не только нам, но и всем словенам, верхним и нижним, она благо принесет. А кто дереву расти мешает, тот доброго плода не дождется. Потому благослови нас, Дева Ильмера, а мы тебя в добрый путь благословляем!
Народ молчал, не возражая, хотя сейчас еще мало кто понимал, что хотела сказать им старшая жрица.
– Вроде того, что незачем нашей богине рядом сидеть, чтобы помогать нам, – пояснил Городиша. – Бывает такое, что издали лучше поможешь, вот потому она и уходит от нас.
– Это само собой, – заметил Медыня. – Ежели и впрямь с Днепром торговлю наладим и до греков через полян доберемся, то за такое не только Деву Ильмеру отдать можно!
На него зашикали со всех сторон: людям трудно было понять, как можно отправить свою богиню в качестве выкупа торговых выгод, но все смутно ощущали, что все это – знаки грядущих перемен. Добро или худо принесут эти перемены, пока было неясно, но словеничи привыкли жить на берегу большой реки и знали, что река течет, не останавливаясь никогда, в том сама ее суть. Стоит без движения только болото, но чего в нем найдешь, кроме гибели?
Обратный путь вниз по Волхову занимал обычно гораздо меньше времени, всего три дня, не считая порогов. Но в этот раз Велему со всеми спутниками пришлось провести в дороге вдвое больше. Почти во всех городках по пути: в Хороборске и Вельсах, в Коньшине и Дубовике – Вышеслав делал остановку на целый день (или ночь), чтобы обстоятельно поведать местной старейшине повесть про обретение Солнцедевы. Велем уговорил его только скрыть участие Вольги, и выходило, что средняя дочь Домагостя поехала из Ладоги в Словенск, повинуясь зову богов, которые повелели ей принести жертвы Ладе и Леле и там, в Перыни, явили свою волю. Получалось складно, а Вышеслав еще умел быть убедительным, и ему верили. Велем же был почти благодарен ему.
– А что ж ты в такую даль пустилась, если могла жертвы принести по пути на полудень, когда с полянскими послами отправилась бы? Заодно и они бы по дороге жертвы тоже принесли, – заметила только однажды в Коньшине сноха тамошнего старейшины Гостимила. – Туда, обратно теперь ехать…
– То воля богов! – сурово пояснила Остряна вместо Дивляны и бросила на чересчур умную молодуху такой взгляд, будто та посмела спорить с волей Лели. – Повелят – поедешь.
– А еще потому, что когда она уже Солнцедева, то цена такой невесты в десять раз больше! – добавила Богуша, которой очень нравилось сопровождать живую богиню. – А если бы ее сперва из рода отпустили, а потом только узнали, что она такое, то разве получили бы то, чего она стоит?
К исходу четвертой пятерицы после бегства дочери и отъезда сына Домагость сам почти собрался ехать следом. Тепляна по-прежнему сидела в повалуше, не показываясь наружу, и ладожане думали, что Милорада прячет там Дивляну, оберегая дочь от сглаза перед дальней дорогой и замужеством. Белотур каждый день передавал ей поклоны, утешаясь ежевечерними беседами с Яромилой и Святодарой. Никакого обмана он, казалось, не подозревал, но все настойчивее заводил речь об отъезде, и Милораде приходилось отговариваться тем, что-де боги не дают благоприятных знамений для столь дальней дороги сватов и невесты. А Домагость терзался: что будет, если терпение Белотура истощится, а Дивляну так и не привезут? Не Тепляну же в самом деле с ними отпускать! «Поначалу не разберут под паволокой, а как разберут, поздно будет ворочаться!» – полушутливо пытался утешить его Доброня, но Домагость лишь досадливо махал рукой на такое утешенье.
