Дина Лампитт - Серебряный лебедь
— Я завидую тебе меньше всех на свете, — сказал он и что-то добавил совсем неслышно.
Георг почувствовал дрожь во всем теле и оглянулся на угрожающую фигуру, потому что его карета уже проехала то место, где стоял Стюарт.
— Мне показалось, что тот человек — Чарльз Эдвард Стюарт, — сказал король, — и он проклял меня. О Боже!
— Нет, сэр, — успокоил его конюший. — Бывший претендент на престол лежит, напившись, в герцогстве Буиллен. Он никогда больше не ступит на эту землю.
Но Георг снова и снова вспоминал ту улыбку и пришел к выводу, что она не привиделась ему. Он гадал, может ли проклятие династии Стюартов, о котором столько слышал, передаться и ему, если он завладел их короной, прославится ли его правление доблестными поступками и грандиозными событиями или будет трагичным и кровавым.
К счастью, ему были не знакомы ни предчувствия, ни ощущение неизбежности. Король и представить себе не мог, каким тяжелым грузом станет для него эта корона, что он познает приступы безумия, которые заставят его в одиночестве бродить по галереям Виндзора и громко кричать от боли и отчаяния, что его старший сын восстанет против него, а сам он ослепнет и войдет в историю как король, потерявший американские колонии.
Бедняга! Он отправился на банкет в честь своей коронации с далеко не веселым лицом. А несчастному Чарльзу Эдварду помогли забраться в карету Гарнета Гейджа, потому что он очень ослаб после долгих лет непрерывного употребления алкоголя.
— Для вас, сэр, — сказала Пернел, подавая ему перчатку.
Он улыбнулся ей.
— Мы приняли вызов, не правда ли?
— Да, сэр.
Но и он, и Гарнет, и его дочь понимали, что это пустые и бессмысленные слова. Пернел, благодаря своему древнему дару, знала даже больше — что Георг Ганновер обречен на мучительную жизнь, а ее кумир вернется в Европу и будет жить затворником, оставив в прошлом те дни, когда очаровательный принц Чарли был единственной гордостью и надеждой всех якобитов.
— В Дувр, ваше высочество? — спросил Гарнет.
— Да, да.
— Вы никого не хотите увидеть перед отъездом?
На какое-то мгновение перед принцем пронеслось видение той красавицы, которую он любил когда-то, он вспомнил прекрасные глаза Мелиор Мэри, но, откинувшись в глубину кареты, ответил:
— Нет. Поехали.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Над рекой Вэй проскользил зимородок, едва не коснувшись головы цапли, стоявшей на одной ноге на мелководье. В осеннем парке птицы щебетали, свои прощальные песенки; ласточка перед отлетом в теплые края кружила у башни Гейт-Хауса, где было ее летнее гнездо. Очередной круг замыкался, подходил к концу еще один год. Скоро наступит 1778 год, и на престол взойдет Георг Ганновер III, чтобы пробыть на нем в течение семнадцати лет. Для тех, кто пережил ту давнишнюю драму и остался жить в замке Саттон, время летело быстро.
Давным-давно никто сюда не заезжал, кроме случайного торговца или доктора, и потому, когда во дворе застучали копыта лошади и загрохотали колеса кареты, в это было трудно поверить. Наконец-то к Мелиор Мэри кто-то приехал.
— Все в порядке, мисс Сьюарт? — прокричал кучер, когда лошадь пробралась сквозь кусты, почти полностью загородившие въезд.
Поэтесса Анна Сьюарт ответила: — Да, благодарю вас. — И с любопытством начала разглядывать необыкновенный лес, в который они въезжали через тяжелые ворота. На воротах красовалась надпись «Саттон», начертанная рядом с гербом Тюдоров — некогда позолоченной розой.
Перед ней и над ее головой деревья росли так тесно друг к другу, что солнце почти не проникало вниз, и они ехали как будто в темном туннеле. Признаки жизни были заметны только на реке, которую карета переехала по полусгнившему мосту, но впереди, казалось, все вымерло, и на мгновение поэтессой овладел страх. Но она взяла себя в руки. Анна Сьюарт была не только знаменитой писательницей, но и дочерью священника Личфилдского собора. Она воспитывалась во дворце епископа, и ее вера в Бога была непоколебима.
Анна была красивой женщиной. Ей было около тридцати. В ее больших серьезных глазах, выделявшихся на изящном личике, светился живой ум. Она присвоила себе имя Личфилдского Лебедя и была знакома со многими знаменитостями, чем втайне очень гордилась.
Недавно романтическая душа Анны воспылала желанием написать стихотворение о восстании 1745 года, и она с увлечением занялась поисками очевидцев. Старый друг отца, чьи политические взгляды были определенно на стороне якобитов, хотя в семье об этом никогда не говорили, сказал ей:
— Знаешь, а одна из них еще жива.
— Одна из кого?
— Одна из возлюбленных принца, прошу прощения. Все это хранилось в строжайшем секрете, но куда деваться от слухов. Говорят, что она живет в полном уединении, в полуразрушенном замке недалеко от Гилфорда.
— Кто она?
— Ее имя Мелиор Мэри Уэстон. Она, должно быть, уже очень стара. Говорят, что она сошла с ума и совершенно невменяема.
Такой словесный портрет совсем не понравился мисс Сьюарт, но она подавила в себе это чувство, надела дорожный костюм, сложила вещи, которых должно было хватить на несколько дней путешествия, и отправилась в дорогу в сопровождении одного лишь кучера.
Если бы на месте Анны Сьюарт был кто-нибудь другой, он непременно повернул бы назад, как только его взору представился некогда величественный, а теперь покосившийся и стремительно разрушающийся замок, который производил вдвойне мрачное впечатление в лучах кроваво-красного солнца. Подъехав ближе, она была очень удивлена: на том месте, где когда-то, должно быть, возвышались большое здание и башня, теперь торчали лишь жалкие обломки. И если бы из этих обломков вынули торчавшие из них прутья и шесты, на которых, очевидно, они держались, то и остатки каменной кладки развалились бы. Но арка в башне, сквозь которую предстояло проехать карете, была закрыта, и проникнуть внутрь можно было только через маленькую дверь. Карета остановилась.
— Я не могу объехать стену, мисс, — сказал кучер. — Нам придется идти пешком. Мне пойти с вами?
— Да, пожалуйста, Торн, — быстро ответила она. — Не очень-то привлекательное место.
— Да, уж это точно!
Кучер, довольно толстый сорокалетний мужчина, почти безотчетно покрепче сжал в руке кнут. Мисс Сьюарт с опаской вытянула руку и нервно постучала в дверь. От ее прикосновения дверь распахнулась, открывая взору сумрачный двор.
— Есть здесь кто-нибудь? — позвала она. Ничто не шевельнулось, только какая-то птица захлопала крыльями.
— Торн, что же нам делать?
— Войдите внутрь, мисс. Она ведь ждет вас, не правда ли?
Анна задумалась.
— Я написала ей, но ответа не было. Но она никуда не выезжает и, мне кажется, ведет весьма уединенный образ жизни.
