Евгения Марлитт - Огненная дева
Дрожащие, горячие пальцы коснулись удерживавшей руки и указали на дверь, выходившую на колоннаду. Горничная вышла и слышала, как заперли за ней задвижку.
– Надеюсь, ты не станешь отрицать, что у Лео проглядывает порядочная доза этой дурацкой крови. Он часто, к моему отчаянию, принимает этот «гениальный шик», который, к несчастию, привился к нашему когда-то почтенному, доблестному имени, – говорил гофмаршал. – Только строгое, благоразумное и богобоязненное воспитание может помочь тут. Еще раз повторяю, что в крайнем случае только железная рука деда может спасти его, и во что бы то ни стало это так и будет! И хотя бы ты стал заявлять о своих родительских правах во всевозможных судах – Лео мой и останется моим!.. Впрочем, у тебя есть кем заменить его – твоим приемным сыном Габриелем! Ха-ха-ха!
В это время дверь отворилась, и Лиана вошла в гостиную; остановившись перед креслом старика, она сказала:
– Мать Габриеля умерла.
– Пусть она низвергнется в адскую пропасть! – в бешенстве крикнул гофмаршал.
– У нее была душа, как и у вас, а Бог милосерден! – воскликнула Лиана, и лицо ее покрылось румянцем. – Вы истинно верующий, господин гофмаршал, и знаете, что Он – праведный Судия… Если бы вы положили на весы ваше знатное происхождение, строгое исполнение обязанностей вашего звания, то всего этого было бы недостаточно… Где требуется приговор судьи – там есть и обвиняющий, а она предстоит теперь пред Ним, указывая на следы пальцев на своем горле…
Гофмаршал сидел сначала подавшись вперед и смотрел на молодую женщину с насмешливой улыбкой. При последних словах ее он откинулся назад; от овладевшего им ужаса лицо его исказилось: нижняя челюсть отвалилась, рот открылся, он походил на умирающего человека…
Майнау, стоявший на противоположном конце комнаты, теперь приблизился к Лиане; он, по-видимому, не слыхал ее последних слов – изменившееся лицо и голос молодой женщины до того поразили его, что он, забыв борьбу, которую выдерживал за своего сына, забыл и кипевший в нем гнев… Он обнял ее и, привлекая ближе к свету лампы, хотел приподнять ее голову, но, коснувшись ее волос, с ужасом отдернул руку.
– Что это? – воскликнул он. – Твои волосы совершенно мокры! Что случилось с тобой, Лиана? Я хочу это знать.
– Баронесса больна! – воскликнул слабым голосом гофмаршал, он опять выпрямился и выразительным жестом указал на лоб. – Я сейчас это заметил по ее театральным движениям, а последние слова подтверждают, что твоя жена в нервном возбуждении и подвержена галлюцинациям. Пошли за доктором!
Лиана отвернулась с презрительною улыбкой и взяла руку Майнау.
– Ты все узнаешь, Рауль, позднее… Еще сегодня утром я намекнула тебе, что имею много грустного, что хотела бы передать тебе. Покойница в индийском домике…
– А, вот и опять галлюцинация! – весело засмеялся гофмаршал. – Но где же именно явилось вам это привидение?
– Перед дверью красной комнаты, господин гофмаршал. Один человек охватил руками тоненькую шейку бедной баядерки и сдавил ее так сильно, что она замертво упала на пол.
– Лиана! – воскликнул Майнау в страшной тревоге.
Он привлек ее к себе и положил ее голову к себе на грудь; он и теперь еще скорее готов был предположить внезапное помешательство у дорогого ему существа, нежели… допустить возможность покушения на убийство в его «благородном Шенверте».
Гофмаршал встал:
– Я ухожу, я не могу видеть помешанных людей.
В его голосе и движениях сказывалось отвращение. Но он не мог держаться на ногах и неверною рукою оперся о спинку ближайшего кресла.
– Успокойся, Рауль! Я докажу тебе, что я не помешана, – сказала Лиана.
Отойдя от мужа, она приблизилась к старику. В эту минуту кроткому и миловидному лицу ее сообщилось выражение суровой решимости.
– Господин гофмаршал, – продолжала она, – человек этот преследовал хорошенькую индианку ночью по всему саду, чтобы отнять ее у умирающего в красной комнате, так что та принуждена была запереться от него… Посмотри на него, Рауль, – прервала она свою речь, указывая на гофмаршала, который, как уничтоженный, стоял с поникшею головой, – барон фон Майнау хочет отнять у тебя сына под тем предлогом, что один он, как единственный истинно честный и благородный представитель рода, имеет право воспитывать наследника своего имени; но от его рук чуть не угасла человеческая жизнь, а интрига, с помощью которой он вынудил брата отвергнуть Габриеля и его мать, кладет неизгладимое пятно на его «ореол дворянина». Ты можешь спокойно слушать его угрозы – никогда не отдадут ему Лео!
Но Лиана горько ошибалась, если думала, что при этих обличениях неминуемо заговорит гофмаршальская совесть. Он очень скоро оправился. Когда она говорила о Габриеле и его матери, он самодовольно покачивал головой и наконец разразился громким смехом.
– Картина моих преступлений очень искусно сгруппирована, прекрасная баронесса… Ведь я говорил, что эти женщины, с рыжими волосами, обладают дьявольскою способностью к интригам. Какой пикантный рассказ!.. И вы передаете его с таким театральным эффектом, наскоро набросив траурное платье, которое, сказать мимоходом, делает вас бледной и некрасивой, как привидение.
– Дядя, ни слова больше! – воскликнул ожесточенный Майнау, в первый раз указывая на дверь.
– Хорошо, хорошо, я уйду, когда мне вздумается! Но теперь и я считаю своим долгом пролить свет на эту историю… Я понимаю, баронесса, отчего вы вдруг заговорили со мной таким вызывающим тоном. Пока мы тут спорили, вы, сгорая весьма простительным любопытством, отправились в индийский сад, чтобы присутствовать при кончине «несчастной женщины». Подобное зрелище, понятно, возбуждает нервы, приятно щекочет жаждущую ужасов сатанинскую способность женской натуры…
– Прошу тебя, Рауль, не делай ничего, в чем бы потом тебе пришлось горько раскаиваться! – воскликнула Лиана, обняв обеими руками Майнау, который вне себя хотел было броситься на ядовитого старика.
– Женской натуры, – повторил старик, злобно улыбаясь, так как Майнау, топнув гневно ногою, повернулся к нему спиной. – Может быть, к разбитой параличом «бедной баядерке» на мгновение возвратилась способность говорить, и она в предсмертном бреду болтала подобные вещи, но кто же из людей здравомыслящих поверит таким несообразностям и придаст им значение серьезных обвинений?.. Кто бы вы ни были, попробуйте рассказать эти интересные новости моим друзьям и знакомым, вам никто не поверит. Меня все знают, а про вторую жену моего зятя всякий скажет, что она мастерица строить козни…
– Продолжай, Лиана! Я боюсь, что его друзья и товарищи услышат такие вещи, которые сильно поколеблют мнение о его врожденном благородстве, – сказал Майнау, – но говори мне: ведь ты слышала, что господину гофмаршалу нет до этого дела, а я, напротив, глубоко заинтересован.
