Ангелочек. Дыхание утренней зари - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Двое красивых и здоровых малышей, – подхватила Анжелина. – А их мать проявила невиданную выдержку – ни жалобы, ни крика! И Луиджи мне очень помог – он переводил роженице мои советы и пояснения, хотя мне временами казалось, что мы с ней понимаем друг друга по взгляду.
– Это был первый раз, когда я присутствовал при родах, – продолжал Луиджи. – А муж дамы остался в общей комнате и совершенно не возражал против того, что я находился подле его супруги. Невозможно не восхищаться женщинами, ведь это они дарят нам жизнь!
Он умолк, расчувствовавшись, потом плеснул себе укрепляющей настойки и выпил. Одна лишь Жерсанда уловила в тоне сына тревожную нотку. «Наверное, зрелище его впечатлило!» – подумала она.
И она пообещала себе, что поговорит с ним об этом позже. Анжелина энергично вскочила на ноги.
– Хочу поздороваться с отцом и Жерменой, – объявила она с улыбкой. – И, быть может, загляну на улицу Мобек, посмотрю, как дела дома и в диспансере.
– На улице Мобек чистота и порядок, мадемуазель! – отозвалась звонким голоском Розетта. – Как только установилась теплая погода, я проветриваю помещения каждый день. И убираю, конечно. И простыни на вашей кровати я постелила свежие! Если хотите, я составлю вам компанию.
– Идите прогуляйтесь, мои крошки! Но сына я с вами не отпущу, – заявила пожилая дама. – Я так по нему соскучилась!
– Конечно, матушка, я побуду с вами.
Выйдя на улицу, Анжелина направилась было к площади, но Розетта удержала ее за рукав.
– Лучше зайдите сначала домой, мадемуазель Энджи, – обеспокоенно проговорила она. – Это из-за писем Гильема Лезажа. Я спрятала их на случай, если вы с мсье Луиджи по возвращении сразу пойдете домой.
– Гильем мне писал?
– Да, и не раз! После вашего отъезда приходило по три письма в месяц. В итоге их набралось около дюжины.
– Абсурд! Ему ведь известно, что я отправилась в паломничество.
– Наверняка известно! Но он все равно писал. Мне было неспокойно, поэтому я спрятала эти письма в диспансере – в сундуке, под стопкой чистого белья.
– Я не хочу ничего скрывать от мужа, Розетта. И вот еще что: говори мне «ты» и перестань добавлять «мадемуазель» и «мсье», когда обращаешься ко мне или к Луиджи по имени. В пути я имела возможность пообщаться со многими людьми, с беднейшими из бедных и с очень богатыми, но на дороге Святого Иакова мы все были простые пилигримы, идущие поклониться святыне, – одетые в скромные одежды, с сердцем, отягченным прегрешениями.
Розетта метнула на молодую женщину полный отчаяния взгляд и проговорила дрожащим голосом:
– О каких прегрешениях вы говорите? Это я виновата, мадемуазель Анжелина! Это из-за меня вы совершили тот грех!
– Я не дожидалась твоих просьб, моя хорошая, ни когда бросалась в объятия Гильема, не услышав от него брачных клятв, ни когда носила внебрачного ребенка, ни когда отказалась от своих материнских прав. Не будем больше об этом, и прошу, называй меня Анжелина или Энджи и больше не говори мне «вы». Ты мне как сестра!
– Но я никогда не смогу, мадемуа… Анжелина!
– Попробовать-то ты можешь? Давай сначала навестим моего отца.
– Не слишком ли вы непоседливы, в вашем-то положении? Когда малыш появится на свет?
– В конце сентября, я уверена.
– Мне не терпится на него посмотреть! У вас родится… прости, мне кажется, у тебя будет девочка.
– Это было бы замечательно! Знаешь, Розетта, я бы чувствовала себя совершенно счастливой, если бы не Анри. Как мне хочется, чтобы он знал, что я – его мама! Но я не смогу открыть ему правду, пока он не станет юношей. И он, наверное, рассердится на меня за то, что я от него отказалась, потому что это так и есть – я от него отказалась…
– Не убивайтесь так, мадемуазель! Ваш pitchoun вас обожает! Ой, я снова за старое…
– Ничего страшного, привыкнешь со временем.
Анжелина улыбнулась и взяла девушку за руку. Пять минут спустя Огюстен Лубе со слезами на глазах обнимал дочь. Его вторая супруга Жермена плакала и рассказывала, как молилась о благополучном возвращении своей падчерицы.
– На дорогах так опасно! Я боялась, что с вами что-то случится! – повторяла она, всхлипывая.
– Загар тебе к лицу! – сказал дочери старый сапожник, когда волнение первых минут встречи поулеглось.
– Погода стояла очень солнечная, – кивнула Анжелина. – Папа, у меня для тебя есть новость! Мне не хотелось сообщать об этом в письме, но я дождаться не могла, когда скажу тебе все сама. Так вот, у меня будет малыш! Он родится в сентябре.
– Foc del cel! – вскричал старик, и на глаза у него снова навернулись слезы. – Об этом-то малыше я смогу рассказать в городе, и он станет называть меня дедушкой! Я очень рад, дочка, очень рад! Подумать только, я буду качать на коленях маленького аристо, как сказал этот старый дьявол Бонзон, когда мы встретились на днях на рынке!
– Не называй дядюшку Жана дьяволом, папа, – упрекнула его молодая женщина. – Он брат мамы, ты разве забыл?
Голос Анжелины дрогнул, когда она произнесла слово «мама». Жермена и Жерсанда обе хотели, чтобы она так их называла, но только Адриена, умершая четыре года назад, ассоциировалась у нее с этим нежным словом.
– Выходит, ты рассказала ему новость раньше, чем мне? – всполошился Огюстен. – Иначе с чего бы ему говорить, что я буду качать на коленях маленького аристо?
– Когда молодые люди женятся, у них вскоре появляются дети, мсье Лубе! – сказала Розетта.
– Думаю, Розетта права и дядюшка просто предвидел это счастливое событие, – подхватила Анжелина. – Поцелуй меня еще раз, папочка, и я пойду. Мне нужно поспешить, потому что я хочу еще заглянуть на улицу Мобек, помыться и переодеться. Завтра вечером приходите с Жерменой к нам на ужин!
– Как мило! – обрадовалась Жермена. – Мы принесем с собой бутылку хорошего вина! А я сегодня же возьмусь за вязание. Впереди зима, и я свяжу для малюсеньких ножек нашего малыша красивые носочки из белой шерсти!
– Спасибо, это будет очень кстати!
Приятно было сознавать, что отец и мачеха так рады прибавлению в семействе. Но мысли Анжелины тут же вернулись к старшему сыну. Анри де Беснак не получил любви ее родных. «Я никогда не перестану себя за это упрекать, – думала Анжелина, идя рядом со своей подругой. – Но как это исправить? Как?»
Молодые женщины дошли до колокольни, не обменявшись ни словом. Розетте такое долгое молчание было не свойственно, но Анжелина обратила на это внимание, только когда они остановились у двери ее дома.
– За всеми этими хлопотами я совсем забыла о тебе, – призналась она. – Как твои дела? Вы с Викто́ром виделись?
– Нет, но мы переписываемся – по письму в неделю, – ответила девушка. Сама того не замечая, она погладила кулон в виде цветка, украшенного розовым камешком, – подарок возлюбленного.
– Ты не забросила учебу?
– Нет, конечно! Спасибо мадемуазель Жерсанде, до болезни она занималась со мной географией, историей и грамматикой. Теперь, когда ей стало лучше, мы вместе читаем стихи и она многое мне объясняет. Но, увы, думаю, учительницей мне не стать! Арифметика мне дается с трудом.
– С цифрами всегда так, Розетта, – смеясь, отвечала Анжелина. – Но не расстраивайся, я тебе помогу!
Как же рада была наша повитуха наконец оказаться дома! Куст желтых роз, посаженный у порога еще ее матерью, обещал пышное цветение – столько на нем было бутонов. В доме царил порядок: на полу ни пылинки, мебель отполирована до блеска. В гостиной благоухал букет жасмина с белыми нежными лепестками.
– Я словно только вчера уехала, – заметила хозяйка дома. – Спасибо, Розетта!
– Загляните и в диспансер. Я все хорошенько помыла – ваши инструменты, стекла, словом, все!
Когда с этим было покончено, Анжелина и Розетта поднялись в комнаты второго этажа. В спальне Анжелина с чувством облегчения сняла свои одежды паломницы. В одних только нижних штанишках и сорочке, босая, она открыла дверцу шкафа и стала выбирать платье.
