Кэтрин Гэскин - Сара Дейн
Она обожала своего отца Себастьяна Дейна слепо и страстно. Он был очень высок и поэтому сутулился. Прямые черные волосы падали ему на лоб. Ей всегда казалось, что его худое смуглое лицо, носившее фатальную печать безнадежной слабохарактерности и неизлечимой страсти к разгульной жизни, было намного красивее любого другого, когда-либо ею виденного. Когда он был трезв или пьян лишь слегка, он бывал заразительно весел, полон юмора, который привлекал к нему людей, а хозяек снимаемых комнат заставлял забыть о неуплаченной ренте. Отец и дочь были неразлучными друзьями за исключением тех случаев, когда он бывал сильно пьян. Тогда Сара боялась его. Он сидел над своим ромом целыми днями, даже не делая попыток подняться с кресла. Но такое случалось не часто — обычно он был просто веселым выпивохой. Однако эта коварная привычка постепенно истощила его силы и стерла грани его таланта.
Он был сыном пастора из Западной Англии. Но его рассказ о жизни в доме священника в этой приятной лесистой местности в долине Сомерсета ничего не говорил его дочери, которая там никогда не бывала. Себастьян, довольно цинично, ни минуты не колеблясь, использовал в своих меркантильных целях тот факт, что его отец был сыном баронета, пусть и четвертым. Иногда оказывалось, что его имя дает ему возможность брать взаймы деньги, хотя он-то прекрасно знал, что за этим именем ничего не стоит. Не было даже отдаленной надежды, что его отец или дед когда-нибудь расплатятся с его долгами. Он лишь раз видел отца с того момента, как закончил Оксфорд и оказался при блестящем дипломе без гроша в кармане. Так как было вполне очевидно, что он не готовит себя к священническому сану, его пристроили секретарем к выдающемуся политику-консерватору. Но он не отличался трудолюбием и уже в то время слишком много пил, вечно попадая в руки шулеров и ростовщиков. Его наниматель продержал его у себя целый год, но, взвесив на разных чашах его определенную одаренность и многочисленные пороки, в конце концов попросил его покинуть службу, не без некоторого сожаления, как позднее Себастьян признался Саре. Потом он пристроился секретарем к престарелому аристократу, который взял его с собой на континент, собираясь объехать его за три года. Старик был очарован его светскостью и культурой, за что прощал ему частые промахи. Но Себастьян как-то раз сыграл слишком уж на большую сумму, позаимствованную из хозяйских денег, и в один прекрасный день оказался на пути в Лондон всего лишь с месячным окладом в кармане и с отличным знанием французского и итальянского языков.
Через несколько месяцев он написал отцу, что женился на актрисе, что явилось для его семьи еще одним доказательством того, как низко он пал, ибо, по их мнению, она принадлежит к тому разряду женщин, с которыми он никогда бы не связался, если бы был в здравом уме. Его отец в мрачном настроении прибыл в Лондон, где застал их в наемных комнатах. Он отчитал Себастьяна своим языком профессионального проповедника, не оставив несказанным ничего, что могло бы в мельчайших подробностях передать его ужас и отвращение к тому, что он назвал «этим трагическим и катастрофическим шагом». Новобрачная не избежала уничтожающей характеристики.
— Это позор, Себастьян! — взревел он, разгневанный перспективой числить подобную невестку среди родни. — Она нечистоплотна! Она женщина… лишенная… лишенная какого бы то ни было воспитания!
Этот неприятный разговор длился не менее часа, и под конец он предложил забрать Себастьяна назад в Сомерсет, но молодой жене было предложено остаться там, где она находится.
Себастьян не замедлил с ответом. Он сказал, что его жена беременна и вскоре будет вынуждена оставить сцену. Он добавил, что бросить ее в подобном положении не может просить его даже родной отец.
— И вообще, сударь, — закончил он мягко, — я пришел к выводу, что утратил вкус к деревенскому воздуху.
Больше он никогда не имел дела со своим семейством.
Сара смутно помнила мать, высокую женщину со впалой грудью и с копной светлых волос, обладательницу несомненно яркой красоты. Она никогда до конца не верила рассказу Себастьяна, что мать умерла от лихорадки. Казалось гораздо более вероятным, что она сбежала с кем-то из своих приятелей по пивным или театрам, которые она посещала и после замужества.
Пока Сара была ребенком, Себастьян безуспешно менял одну должность репетитора на другую, изредка писал в журналы, пока редакторы не стали его избегать за попытку опубликовать проект парламентской реформы. Они еле сводили концы с концами, меняя жилища, изредка наслаждаясь случайным периодом относительного благополучия со всплесками настоящей экстравагантности, порой не имея денег, чтобы поесть хоть раз в день. Такое положение дел казалось Саре вполне естественным: она не знала иной жизни. Она узнала, где можно купить самую дешевую еду, как торговаться за каждое пенни с продавцами, она не хуже Себастьяна умела увернуться от кредиторов, а в случае невозможности — встретить их достойно. Они вели кочевую жизнь, которая всегда имели привкус приключения, в котором они непременно участвовали оба. Они обожали друг друга и не мыслили себе счастья врозь. Себастьян во всех отношениях обращался с ней как со взрослой женщиной: она научилась читать почти тогда же, когда говорить, и подсознательно впитала крохи знаний, которыми он с ней делился. Их с Себастьяном знали во всех кофейнях и тавернах на Флит-Стрит и Стрэнде.
Когда Саре исполнилось одиннадцать, она пошла работать в одну из модных мастерских. Себастьян не смог этому воспрепятствовать, ибо к этому времени он привык подчиняться всем ее решениям. Он говорил что-то неясное о «других идеях», которые имел в отношении ее будущего, но она не обращала внимания на его обеспокоенное бормотание и бросилась в омут новых впечатлений. Одной из ее обязанностей была доставка поручений и пакетов в важные дома высокопоставленных горожан. Ей часто давали подобные поручения, потому что она была сообразительна и умела читать и писать. Иногда ей позволяли присутствовать на примерках, где она жадно слушала сплетни, которые разносились по комнатам, наполненным ароматами духов, разговоры о балах, приемах и скандалах, рассказы о скучной жизни при дворе Георга Третьего. Таким образом ей удалось заглянуть в мир, который был выше ее привычного уровня; ее пальцы с завистью прикасались к бархатным портьерам и мягким коврам, высокие зеркала отбрасывали первые отражения ее фигуры в полный рост. Она видела, с какой суетой готовятся приемы и званые обеды, порой она вместе с толпой зевак наблюдала приезд гостей. Она вскоре стала общей любимицей дам, которые шили у ее хозяйки; она была хорошенькой и в их присутствии держалась приветливо и послушно. Они баловали ее и испортили бы, если бы она не была достаточно умна и прозорлива, чтобы этого не допустить. Хотя она была еще только ребенком, они отдавали ей ненужные предметы роскоши: шарфики, кусочки кружева. Она их продавала или припрятывала, не будучи так глупа, чтобы, подражая дамам, напяливать их на себя. Они заставляли ее болтать с ними на ее забавном французском, которому она выучилась у Себастьяна, — и вообще она удостаивалась гораздо большего внимания, чем положено ученице портнихи. Она знала, что хозяйке не нравится то положение, которое она умудрилась занять, но некоторым важным дамам нравилось возиться с ней, поэтому ее и не выгоняли, хотя не обходилось без неодобрительного качания головой.
