Констанс Йорк - Воскреснуть и любить
Однако чувственную натуру Кэрол выдавали не только роскошные формы или их вызывающая демонстрация. Она носила украшения, которые больше подошли бы к платью для коктейля, и пользовалась косметикой, подчеркивавшей каждую особенность ее необычного лица. Любая его черточка жила своей жизнью. В нем было что-то от античного божества. Вот откуда название ее фонда, подумал Хэкворт. Она и есть воплощение Исиды, с ее материнской нежностью и дерзостью повелительницы людских судеб.
— Входите, — сказала Кэрол. — Не стану говорить, чтобы вы чувствовали себя как дома, поскольку знаю, что из этого ничего не выйдет. Однако садитесь.
Она выдвинула из-за стола стул и села, повернувшись лицом к дивану и двум удобным креслам, принадлежавшим выселенной из квартиры пациентке и дожидавшимся здесь возвращения к хозяйке. Кэрол ни с кем не разговаривала, сидя за столом. Высокомерие противоречило ее натуре.
— Кофе? — спросила она, указав рукой на столик у окна.
— Нет, спасибо.
Энтони сел на один из стульев. Она ожидала, что гость будет усаживаться очень осторожно. В нем не было ни капли жеманства. Никому бы и в голову не пришло заподозрить в этом крупного мужчину с честным лицом, несмотря на его профессию. Но он был серьезным человеком, как все церковники. Казалось, что сядет прямо, упрется ногами в пол и заговорит, наклонившись вперед с таким видом, словно от слов, которыми они обменяются, будет зависеть судьба мира.
Однако проповедник уселся так непринужденно, будто этот стул принадлежал его семье лет сто или хотя бы с основания «Фонда Исиды», и устремил на девушку немигающие глаза.
Да, отдыхающий Энтони Хэкворт представлял собой внушительное зрелище…
— Если вы пришли из-за вчерашнего, то не стоило трудиться, — сказала Кэрол, складывая руки крестом.
Это движение натянуло ткань на ее груди, что не укрылось от внимания священника. Кроме того, он заметил на ее шее ожерелье из красных и пурпурных бусин, из которых обычно делали четки, но ничего не сказал.
— Вы пытались помочь, — напомнила девушка.
— Я пришел, чтобы поговорить о вашей сестре.
Он-таки выбил ее из колеи. Кэрол ожидала извинений или, по крайней мере, объяснений. На секунду она беззвучно рассмеялась: ишь, возомнила, будто ее мнение настолько серьезно, что он или кто-нибудь другой станет тратить на него время…
— О которой из них? — наконец промолвила она.
— Об Агате.
— Как вы узнали, что она моя сестра?
— Она несколько раз упоминала ваше имя, но только сегодня утром сказала, чем вы занимаетесь, и все встало на свои места.
— А я думала, что вас ошеломило наше фамильное сходство.
Он подумал об Агате. Ее жидкие, коротко стриженные волосы были того же цвета красного дерева, что и у Кэрол. Это единственное сходство, которое ему удалось заметить. Агата никому не смотрела в глаза, но какого бы цвета ни были ее радужки, они не имели ничего общего с бездонной синевой неба, запечатленной в глазах-миндалинах Кэрол. Впрочем, если бы Агату как следует откормить и успокоить, она была бы очень миленькой. Но никому и в голову бы не пришло назвать миленькой Кэрол.
Ничего «миленького» в ней не было.
— Вы знаете, что муж бьет ее? — спросил он.
— По-вашему, у меня нет глаз или головы на плечах?
Знаток человеческих душ изучал ее. Девушка не выглядела сердитой. Она умела скрывать свои чувства. И вчера, столкнувшись с «Мустангами», Кэрол тоже не была чересчур взволнована.
— Раз уже вы об этом знаете, то, как думаете, чем здесь можно помочь?
— Она могла бы уйти от Пола, но решила этого не делать. Чаще всего сестра отказывается признаваться в том, что муж ее бьет. Впрочем, я подозреваю, что вы и так все это знаете, преподобный.
— Энтони.
Она вскинула голову.
— В самом деле? Вы не чувствуете себя голым, когда к вам обращаются без титула?
— Не чувствую.
Кэрол пожала плечами.
— Она нуждается в поддержке, — сказал Хэкворт.
— Она нуждается в расписке Господа, что Пол Марлоу не бросится за ней в погоню и не пристрелит на глазах у детей. Вы можете раздобыть ей такую расписку?
Наконец он услышал в ее голосе неподдельное чувство. Или ему показалось? Да нет, сомневаться не приходилось.
— Вы огорчены, потому что не видите никакого выхода, верно?
— А вы догадливы. Большинство священников не стали бы прислушиваться к тону.
— Так я прав?
— Почти. — Кэрол захотелось выдвинуть ящик стола и вытащить оттуда аптечные резинки. Вместо этого она принялась нанизывать друг на друга огромные канцелярские скрепки. — Агата замужем за маньяком. Пол вполне сносен, когда не пьян. Но продолжается это не больше часа в день.
— Агата говорит, что он не всегда был таким.
— Сестра думает, что сатана жарит людей в аду потому, что они родились в неполной семье.
— Она остается с мужем из жалости? Или из страха?
— Ага. И из-за того и из-за другого. А еще из-за тех дурацких поучений, которыми ее пичкали в каждой церкви, к которой она примыкала. Последний проповедник, с которым Агата имела дело, сказал ей, что Господу угодно, чтобы она оставалась с Полом. Как в Библии: «Только смерть разлучит нас» и все такое прочее… Впрочем, вы лучше знаете, чем я.
— Ничего подобного в Библии я не знаю.
— Ну, вы, священники, такой народ, который привык брать оттуда то, что ему нравится, и отбрасывать все остальное.
Он проигнорировал этот штыковой выпад.
— Если бы ей было куда уйти, она бы решилась на это?
— Она может прийти ко мне и жить там, сколько захочет.
— Агата ни за что не согласится навлечь на вас беду.
Кэрол оторвала глаза от цепочки из скрепок, которая достигла такой длины, что ее можно было бы протянуть между столом директора и стулом, на котором сидел Энтони.
— Она так сказала?
— Нет, это вы сказали.
— Не совсем так. — Он добавила к цепочке еще три скрепки. — Но вы правы. Она скорее умрет, чем согласится подвергнуть опасности того, кого любит. Честно говоря, если бы мне удалось убедить ее, что Пол может искалечить детей, она бы ушла от него. Но он ни разу и пальцем не прикоснулся к девочкам. Конечно, сестра не дает ему такой возможности. Она принимает на себя его гнев. Муж может лупить ее сколько влезет, поэтому и не вымещает свой гнев на детях.
— Вы думаете, он на это способен?
— Вопрос времени. В один прекрасный день Бекки громко заплачет или Дэйзи попросит вместо воды молока, а матери не окажется под рукой, и Пол примется за девочек.
Энтони сложил пальцы домиком, как всегда делал, стоя на кафедре. Привычный задумчивый жест.
