Розалинда Лейкер - Сахарный павильон
– Ну, не без того, – поскромничала Софи.
Генриетта всплеснула руками.
– А я вот, кроме французского, никакого языка не знаю.
– Все образованные люди в Британии говорят по-французски, и, в любом случае, ты вскоре выучишься говорить по-английски.
– А ты была когда-нибудь в Версальском дворце?
– Конечно. Уже с малых лет отец брал меня с собой, доставляя клиентам особо ценные заказы. Он любил, когда корзинку со сладостями господам подавала разодетая как куколка девочка.
– А королеву ты видела?
– Много раз. На свете не было более грациозной дамы, чем Мария Антуанетта, за исключением разве что моей матери. Но мы обслуживали не только богатую знать. Лавка моего отца была единственной в своем роде, в ней всегда можно было найти и дешевый товар. До тех пор пока голодные не стали бродить по улицам тысячами, он не позволял ни одному страждущему уйти из кондитерской с пустыми руками.
Софи вновь вспомнила их небольшой кондитерский цех и в то же мгновение будто бы вновь почувствовала ароматы карамели, ванили и разнообразных специй. Она представила отца, безупречно выглядевшего в своем белоснежном парике и отличного покроя костюме: Вот он идет из конторы, чтобы продегустировать изготовленные Софи и ее подругами сладости.
Генриетта взглянула на спавшего в руках своей новой знакомой Антуана.
– А как ты думаешь, был бы Антуан представлен ко двору, не случись революция?
– Я в этом абсолютно уверена! Ведь когда-то его отец был советником короля, одним из могущественнейших людей Франции. Думаю, он бы добился для своего наследника не менее важной должности.
Генриетта сразу же перешла на шепот, склонившись над ухом Софи, хотя плеск волн и шум ветра перекрывали любое из сказанных ими слов.
– В таком случае надо быть поосторожнее и не называть настоящего имени Антуана кому бы то ни было в Англии. Судя по твоему рассказу, мальчик унаследовал титул отца и, если захват шато де Жюно тайно подготовили враги графа, вполне возможно, они не остановятся до тех пор, пока не будет уничтожен последний отпрыск столь ненавистного им рода.
Софи покрепче обняла ребенка.
– Но ведь в Англии он будет в полной безопасности.
– Молю Бога, чтобы это было так. Однако в письме, доставленном мне от дяди пару недель назад, он рассказывал о двух эмигрантах, знакомых нашего семейства, умерщвленных в самом центре Лондона. Все они были последними представителями одного из известнейших аристократических семейств Франции.
Спасибо, что предупредила. Софи вспомнила жестокие слова того звероликого негодяя в придорожной закусочной, но прежде, чем смогла хоть что-то ответить, до них донеслись возмущенные крики пассажиров, возраставшие по мере того, как все большему количеству беглецов становился ясен ужасный смысл сказанного Жаком.
– Внимание! – громогласно объявил Жак. – Ветер крепчает! Начинается шторм! И если мы хотим остаться в живых, необходимо поворачивать назад!
Многих женщин охватила истерика, лишь только они представили, что их вновь ждет охваченная революционным пожаром родина, покинуть которую вторично, быть может, им уже будет не суждено. Мужчины возмущенно переговаривались, однако дальше угроз, что рыбаков сейчас отправят за борт, дело не пошло. Одна из женщин упала на колени перед Жаком, умоляя его не поворачивать к французскому берегу. Он дал ответ столь быстро, что Софи абсолютно уверилась в том, что мореход лишь набивает себе цену.
– Если вы откроете свои тугие кошельки и шкатулки с драгоценностями, – прокричал Жак, сложив ладони рупором, – и заплатите достойную цену, ради которой мой брат и я станем рисковать своими жизнями, обещаем доставить вас в Англию, несмотря ни на какие бури.
То, как отреагировали на это заявление плывущие на баркасе, представляло собой довольно жалкое зрелище. Большинство не смогло извлечь свои ценности достаточно быстро. Жак ходил от одного пассажира к другому, требуя большего, чем ему предлагалось. Содержимое кошельков высыпалось в его трясущиеся от жадности ладони, и драгоценности сверкали в тусклом свете фонарей. У вдовы, потратившей все, что у нее было на то, чтобы выкупить себя из тюрьмы, никакого имущества, кроме обручального кольца, не оставалось.
Жак сорвал кольцо с ее пальца, настаивая при этом, чтобы ее соседи, люди совершенно случайно оказавшиеся рядом, заплатили за вдову недостающую сумму. Охваченная паникой Генриетта, сжала в руках свой золотой медальон.
– Единственное ценное, что у меня осталось, – это золотой медальон с миниатюрными портретами моих родителей, а между тем в моем кошельке всего лишь осталось несколько ливров. Что же мне делать?
Софи поняла, что наступил момент, когда могут пригодиться драгоценности графини.
– Прячь скорее свой медальон, а об остальном я уж сама как-нибудь позабочусь.
Когда Жак подошел к Генриетте, Софи протянула ему бриллиантовый перстень.
– Думаю, этого вполне хватит в качестве доплаты даже за пятерых.
Он внимательно посмотрел на перстень и, немного подумав, ответил:
– Отлично, но мне еще понадобятся часы старика. Знаю, что он их прячет… Но ничего, он себе потом еще лучше купит.
Софи была вне себя от ярости, но все же подчинилась. Ей долго пришлось объяснять маркизу, чего от него хотят. Она чуть не заплакала, когда старик послушно вытащил из кармана свои прекрасные часы и протянул их рыбаку, грубо выхватившему их из руки маркиза.
Когда Жак пошел дальше, Генриетта, задыхаясь от волнения, обратилась к Софи.
– Не знаю, как тебя и благодарить.
– Все мы сейчас в одинаковом положении, – ответила дочь кондитера.
– Не будет у меня подруги ближе тебя! – воскликнула Генриетта.
Софи улыбнулась.
– Так трогательно, что мы стали друзьями в такой тяжелый час. А теперь не думай о плохом и постарайся уснуть, если сможешь.
Обещанный Жаком шторм так и не грянул. Наоборот, пронизывающие ветры сменились освежающим бризом и небеса прояснились. Софи предположила, что угроза вернуться во Францию была лишь ловким мошенничеством, жертвой которого становился не первый транспорт с беженцами. Она ненадолго задремала, а проснувшись на рассвете, увидела приближающийся английский берег. Там зеленели холмы, и кустарник уже покрылся белоснежными майскими цветами. Чистый песок дивных пляжей и белизна прибрежных скал слепили глаза. Между холмов она уже в состоянии была различить покрытые соломой дома крестьян и богатые каменные усадьбы, утопавшие в цветущих садах. А вот и роскошный особняк, наверняка принадлежавший какому-нибудь английскому лорду. Открывшаяся глазам Софи панорама чужого берега представляла собой чрезвычайно мирную прекрасную картину, игравшую свежими красками в лучах только что взошедшего солнца. Другие пассажиры шхуны также проснулись; от мысли о том, что их опасное путешествие подходит к концу, настроение у многих из них значительно улучшилось. Софи уже решила про себя, что отныне девичья фамилия ее матери – Дюбуа – заменит настоящую фамилию Антуана, и она будет представлять его всем как своего племянника. Генриетта предупредила ее весьма кстати. Пока мальчик зевал да тер глаза, Софи погладила его по головке. – Еще немного, и мы в Англии, Антуан! Несмотря на приподнятое настроение, высаженная в старой бухте сассекского городка Шорхэм-бай-Си, группа эмигрантов из Франции представляла собой весьма плачевное зрелище.
