Елена Арсеньева - Роковая любовь немецкой принцессы
И все же для нее самой выбор был однозначен: Вильгельмина. В этой девочке из захолустного германского герцогства Екатерина словно бы видела свое отражение. Именно такой была некогда она сама, Софья-Августа-Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская: в чем-то неловкой, в чем-то смешной, ужасно испуганной, но безмерно честолюбивой. И когда императрица Елизавета Петровна пожелала сделать малышку Фике женой своего племянника Петра Федоровича, будущего русского государя, та поняла, что сбываются ее самые смелые мечты. Так пусть же сбудутся мечты и этой захолустной принцессы, пусть она навеки сохранит ту же признательность русской императрице, какую Софья-Фредерика испытывала к своей благодетельнице Елизавете Петровне, – несмотря на то, что их отношения вовсе не были безоблачны и благостны…
Прекрасно зная, сколь скудна жизнь владельцев небольших германских графств, Екатерина приняла все издержки по путешествию на счет русской казны и послала Генриетте-Каролине 80 тысяч гульденов. Великая императрица, которая властно руководила огромной страной, ничего не могла пустить на самотек. Ритуал встречи гостей был продуман до мельчайших подробностей. Гессен-дармштадтскому семейству предстояло самостоятельно прибыть в Любек (конечно, Вильгельмина и знать не знала, что именно из этого города триста лет назад начался путь на Русь византийской царевны Зои Палеолог, вернее, Софьи Фоминичны, будущей жены московского великого князя Ивана III), а уж там их ожидала, под командованием кавалера Крузе, флотилия из трех судов: «Св. Марк», «Сокол» и «Быстрый». Прием в Любеке и сопровождение ландграфини с дочерьми до Ревеля были возложены на генерал-майора Ребиндера, а сопровождение от Ревеля до Царского Села – на камергера барона Черкасова.
Генерал-майору и барону были даны Екатериной особые инструкции. В секретнейших пунктах инструкции Ребиндеру императрица выражала желание, чтобы он, во время морского переезда и пребывания в Любеке, подметил особенности характеров и душевные свойства молодых принцесс. Ландграфине он должен был дать понять, что от нее ожидается: во-первых, отсутствие лицемерия и ровное, ласковое обращение со всеми теми, с кем ей придется встречаться при дворе Екатерины; во-вторых, доверие к императрице; в-третьих, уважение к цесаревичу и ко всей нации.
К инструкции барону Черкасову приложена была бумага под заглавием: «Наставления императрицы Екатерины II, данные княгиням Российским».
И вот невеста и ее родственницы отбыли в свое долгое путешествие. По пути ландграфиня читала девицам вышеназванные правила. Король Прусский, довольнехонький, записывал в дневнике (по обыкновению называя себя в третьем лице):
«Старшая сестра сих принцесс находилась в супружестве за принцем Прусским; следовательно, был для Пруссии великий выигрыш, когда одна из них учинится Великой княгиней, ибо, прибавя узы родства к узам союзного дружества, казалось, что союз Пруссии с Россией сделается еще гораздо теснее. Король употребил все свои возможности, дабы дело наклонить на сию сторону, и был в успехе счастлив».
А между тем именно сейчас, когда все заинтересованные лица пребывали в благостном спокойствии относительно исхода дела, обстоятельства сего сватовства находилось в ужасной опасности и близости к полному крушению.
И привел его в это состояние не кто иной, как человек, которому Павел доверял более всего… Андрей Разумовский.
* * *Поскольку персона сия и в дальнейшем будет непрестанно появляться в нашем повествовании и сыграет в нем отнюдь не эпизодическую, а самую что ни на есть главную роль, настало время рассказать подробней о том, кого русская императрица не то нежно, не то насмешливо именовала шалунишкой Андре.
…Когда стало известно, что граф Андрей Кириллович Разумовский вскоре покидает Петербург и отправляется в плавание – ему предписано было командовать одним из трех кораблей эскорта, а именно корветом «Быстрый», – в сердцах столичных жительниц приключилось немалое смятение. В день по нескольку загадочных карет кряду курсировали вокруг дома на Большой Морской, где содержал свою холостяцкую квартиру граф Андрей. Курьеры самого таинственного вида непрестанно доставляли тщательно запечатанные послания, которые были столь сильно надушены и надписаны такими изысканными почерками, что только совершенный дурак не опознал бы в них любовных посланий.
Что и говорить, мало можно было найти в России сердцеедов столь прославленных, как наш герой! Ходили слухи, будто первые уроки обольщения он проходил в объятиях знаменитой Прасковьи Брюс, конфидентки императрицы. Этих слухов никто не опровергал, ни тот, ни другая, однако если что и было, все давно осталось в прошлом, ибо у всякой женщины, которая оказывалась в объятиях графа Андрея, немедленно возникало слишком уж большое число соперниц. Он умел возбуждать страсть в женских сердцах, не увлекаясь, умел разжечь пожар, не возгораясь… при этом каждая дама не сомневалась, что почти завладела его сердцем… осталось приложить еще самую малость усилий… Однако граф Андрей ускользал от всех расставленных сетей. Дамы обижались и клялись никогда более не видеться с коварным. Но стоило им услышать его голос… увидеть его черные глаза… Да что там – самое звучание этого имени словно бы наполняло воздух любовным возбуждающим ароматом: «Граф Андрей Разумовский»… Вот и сейчас: чудилось, каждый бумажный квадратик или прямоугольник трепещет, содрогается, будто взволнованное сердце, исполненное любовью… однако напрасно! Из чистого, но холодноватого любопытства граф Андрей все же перебрал свою обильную корреспонденцию, вскрыл наугад два или три письма, мельком взглянул на строки, с полуулыбкой пожал плечами – и занялся сборами. Все письма остались без ответа на особом столике в кабинете графа Андрея: они не были допущены даже в спальню… а после отъезда барина прислуга, повинуясь страсти к порядку, бросила их в печь в кабинете…
Корвет «Быстрый» уже был совершенно готов к отплытию, когда Андрей Кириллович прибыл в Кронштадт и явился на борт. С одной стороны, наш герой сохранил умение души восхищаться новыми впечатлениями – ведь каждый выход в море – это открытие мира! С другой стороны, прочно усвоенный цинизм приучил его подавлять избыточную романтику, загонять ее в самые потаенные уголки натуры, и граф Андрей давно избавился от полудетского желания все досконально окинуть перед плаванием суровым взором капитана. Ничего, все как-нибудь сладится… Он привык к этому, ведь Фортуна благоприятствовала и покровительствовала ему с того самого дня, как он, двенадцатилетний мичман, ступил на палубу английского корабля «Rapid»[9] (с тех пор наш герой всегда, если была такая возможность, выбирал корабли с названием именно «Быстрый»).
