Мэгги Осборн - Невесты песчаных прерий
А может быть, она должна выйти замуж за незнакомца потому, что Джэрин Уэйверли и его брат купили склады на берегу реки, принадлежавшие ее дяде, и таким образом они познакомились и решили пожениться, а ревность Джэрина и привела к этому ужасному выстрелу из ружья, в результате чего последовала нелепая смерть Джэрина, что, в свою очередь… Перрин потерла лоб — из-за всех этих мыслей у нее разболелась голова.
Хильда кашлянула в кулак и смахнула с полей шляпки снежные хлопья.
— Никто не застрахован от ошибок, — сказала она минуту спустя. И бросила на Перрин беглый взгляд, полный любопытства и симпатии. — Да, иногда мы все совершаем поступки, о которых впоследствии жалеем.
Перрин с благодарностью кивнула. Проведя вместе с Хильдой три дня, она догадывалась, что та ей сочувствует, что никого не судит и не обвиняет. Однако Перрин сомневалась, что остальные невесты могут быть столь же великодушны. Теперь-то Августа наверняка позаботилась о том, чтобы все узнали… Если только не слыхали этих сплетен раньше.
Она потупилась, машинально сняла перчатки. Сейчас ей казалось, что у нее не будет возможности начать жизнь заново. Пока Августа в этом караване, репутация Перрин — в ее руках.
— Не знаю, зачем я здесь, — задумчиво проговорила она, глядя на косо падающий снег. — Я все время думаю… если бы я изменила хотя бы один свой мелкий поступок или же решение, которое приняла несколько лет назад, может, теперь все было бы иначе…
— А я вот точно знаю, почему еду в Орегон, — хихикнув, сообщила Хильда. — Мне двадцать восемь лет, я самая заурядная женщина, и мне ни разу не предлагали руку и сердце. Это мой шанс выйти замуж и завести детей. Другой такой возможности, наверное, не представится. — Холодный серебряный парок клубился над ее губами. — Я полагаю, для учительницы будет шанс, потому что много семей уже двинулось в Орегон. Во всяком случае, я надеюсь на лучшее, — добавила она с веселой улыбкой.
Перрин внимательно посмотрела на Хильду и удивилась: как может она быть такой веселой, когда они обе чувствуют себя развалинами, страдающими от последствий дорожной лихорадки?
Все женщины, за исключением Сары Дженнингс, страдали от дорожной лихорадки, которую, как сказала Сара, в армии называют «болезнью конных переходов». Хотя они и следовали совету Копченого Джо — сосали гальку, — облегчение приходило только тогда, когда фургоны останавливались и тряска, болтанка, толчки и дребезжание наконец-то прекращались.
— Я беспокоюсь за Уинни Ларсон, — заметила Перрин. Несмотря на снег и холод, лоб ее покрылся испариной. Она тихонько застонала, когда фургон снова наехал на камень. — Уинни до сих пор в самом плачевном состоянии. Джейн Мангер устроила ей постель в задней части фургона и погоняет мулов одна без передышки.
Разговор отвлек ее от мыслей о резях в желудке и головной боли. Она пыталась не думать о стуке в висках, о неослабевающей качке и о жестком деревянном сиденье, от которого у нее на крестце образовались синяки, — и уж тем более не думать о холоде, ледяные пальцы которого забирались в перчатки и за воротник.
Коуди Сноу — еще одна проблема, о которой Перрин сейчас старалась не думать. Она так и не решила, какие чувства к нему испытывает, как его воспринимать. Ее раздражало, что она тратит понапрасну столько времени, думая о нем и вспоминая их вечернюю встречу.
— Мать Уинни и моя мама были знакомы в Германии, — сообщила Хильда.
— Значит, вы с Уинни подруги?
Перрин надеялась, что вопрос не выдал ее удивления. Острый ум Хильды, ее проницательность совершенно не соответствовали пассивности и отрешенности Уинни. Когда бы Перрин ни наталкивалась на Уинни Ларсон, та всегда была вялой и ко всему безразличной. Уинни никогда ни с кем не спорила, и казалось, что она все время пребывает где-то далеко в своих фантазиях, в мирах, доступных только ей одной.
— На самом деле я плохо ее знаю. — Хильда посмотрела на Перрин. — Ларсоны жили в Чейзити, а мы — в трех милях от города.
Она объяснила, что семейство Кламов владеет процветающей сыродельней, а Ларсоны — городские жители.
Перрин сосала камешки и смотрела на снежные хлопья, кружащиеся над возделанной землей и пологими холмами.
— Как ты считаешь, нам еще долго ехать? Когда мистер Сноу и мистер Коут остановятся на ночлег?
Хильда пожала плечами, высморкалась и уставилась на припорошенные снегом спины мулов.
— Надеюсь, не очень долго, — сказала она.
Дорожная лихорадка утихнет, когда фургоны остановятся. Но их беды на этом не закончатся. Предыдущие два вечера показали, что только Сара Дженнингс имела хоть какое-то представление о том, как готовить ужин на привале. Некоторые из невест улеглись спать на голодный желудок. Другие, как Перрин и Хильда, давились обугленными лепешками, твердыми полусырыми бобами и кофе, который по вкусу напоминал воду из ручья, слегка окрашенную в коричневый цвет.
Поставить палатки — еще одна проблема. В первую ночь погонщики помогли им установить шесты и натянуть веревки, но прошлой ночью женщинам пришлось делать все самим. Поскольку Уинни была больна и не могла помочь Джейн, Перрин пришла ей на помощь, а Хильда помогала Коре Троп — та делила палатку с Августой Бойд. Насколько знала Перрин, Августа не утруждала себя приготовлением пищи, управлением фургоном и вообще избегала какого-либо физического труда.
Мысль об Августе Бойд и о том, как та ее ненавидит, вызвала боль в желудке. Выбросив ее из головы, Перрин обратилась мыслями к Коуди Сноу. В памяти всплыло его привлекательное, с резкими чертами лицо — одна бровь насмешливо приподнята словно в насмешке.
Она не могла понять, к чему клонит Коуди. В пути они уже встречались дважды, и он относился к Перрин с неизменной вежливостью, но, казалось, отгородился от нее невидимой стеной. Сначала она говорила себе, что он всецело поглощен теми мелочами, которые постоянно возникают в дороге. Но ей не давала покоя мысль, что он, небось, наслышался всяких сплетен о ней.
Ну и ладно, ей все равно. Она выпрямилась и стала смотреть на падающий снег. Коуди Сноу и его синие-синие глаза ничего для нее не значат. Они с Коуди начали и закончат это ужасное путешествие как незнакомые люди. Так и должно быть. И именно этого-то и хотела Перрин. Очевидно, и Коуди хотел того же.
Она не понимала, почему ей вдруг стало так грустно.
Бути Гловер наклонилась над костром и протянула руки к огню, который Мем наконец-то удалось разжечь.
— У меня до сих пор голова кружится… Я замерзла! Клянусь, Мем, мне за всю жизнь не было так худо!
Мем замерла. Снежинки падали в тесто под ее руками. Ей было неудобно в перчатках, но она снова их натянула, когда пальцы посинели от холода. Мем криво усмехнулась: какая замечательная история для ее дорожного дневника — приготовление пищи в перчатках!
