Элизабет Торнтон - Алый ангел
Несколько часов спустя, когда Фокс и Шеридан вставали из-за обитого зеленым сукном стола в клубе «Уайт», укладывая в карманы двадцать тысяч фунтов, выигранные у герцога Портландского, мистер Фокс, все еще под впечатлением от сцены в столовой мистера Питта, с горечью жаловался Шеридану, что в кои-то веки и лису смогли перехитрить.[11]
– Мне надоел этот каламбур и все его вариации, – возразил Шеридан.
Мужчины нашли тихий уголок в одном из читальных залом и заказали каждый по бутылке бургундского вина.
– Я чувствую себя обманутым, – угрюмо промолвил Фокс, пытаясь поместить свое тучное тело на чересчур изящном стуле.
– Ты всегда чувствуешь себя обманутым, – вполне резонно отметил Шеридан. – Давай смотреть правде в глаза Чарльз. Нас не допускают к власти потому, что в свое время мы нажили могущественных врагов. Но разве нам не нравилось это делать?
– Да, но этот-то совсем еще щенок.
– О ком мы говорим? – прямо спросил Шеридан.
– О Дайсоне.
– А, ты опять за старое, да? Верно, он еще щенок, но умный щенок. Ты думал, он попытается загнать тебя своими аргументами в угол. А он знал, что не сможет тебя переспорить.
Немного успокоившись, Фокс спросил:
– Думаешь?
– Конечно. Но он все равно одержал над тобой верх. Что ж, Дайсон понимает, что Наполеон Бонапарт – полная противоположность всего, за что ты всегда боролся.
– Удивительно, что Дайсон смог это понять, ты не находишь? – спросил Фокс. Он невольно начал уважать герцога. – Мало кто на это способен. Боже мой, Шерри, эта поездка в Париж буквально открыла мне глаза! Они все там позабыли принципы, за которые боролся народ во время революции и, благодаря которым, революция победила. Такое жуткое кровопролитие… и ради чего? Веришь ли, этот истеричный мегаломан, «первый консул», как он сейчас себя называет, действительно думает, что я буду помогать ему в Англии.
– Почему бы и нет? Все так думают.
– Но ведь Наполеон – антиреспубликанец. Он предал все принципы революции!
– Да, и поэтому мы, радикалы виги, будем сражаться с ним, если придется.
– В то время как консерваторы тори будут противостоять Наполеону, поскольку он представляет собой угрозу устоявшемуся порядку.
– Странно, не правда ли? Лэнсинг был прав. Как он сказал? «Политики вступают порой в удивительные союзы»?
– Что-то вроде этого.
Некоторое время мужчины не спеша попивали вино, погрузившись каждый в свои мысли. Вдруг Шеридан тихо засмеялся.
– Что такое? – спросил Фокс.
– Дайсон-то сообразительный малый. Слышал, что он сказал?
– По поводу чего?
– Он сказал, что все мы в душе либералы, хоть и находимся по разные стороны баррикад.
Фокс простонал.
– Ты не согласен? – спросил Шеридан.
– Нет, я не согласен. Кто может сказать, кто такой Дайсон и что он из себя представляет? Этот человек – тайна за семью печатями. Да, он знает, когда и что сказать, это уж точно. Но я бы поставил последний грош на то, что он не либерал. Я думаю, он страстно ненавидит нас, но никогда себя не выдает.
Вошел лакей в ливрее, и приятели сидели в тишине, пока он убирал старые газеты, пустые бутылки и стаканы. Как только лакей покинул комнату, Фокс и Шеридан возобновили разговор.
– Кто такой этот Маскарон? – спросил Шеридан.
Это имя Фокс упомянул вскользь во время ужина у мистера Питта.
– Преданный сторонник Бонапарта. Ты разве не слышал, как я рассказывал Питту, что первый консул дал ему пост в Адмиралтействе, или как они его там называют? Морское министерство?
– Да.
– Какого он происхождения?
Фокс позволил себе едва заметную улыбку.
– В эти смутные для Франции времена, Шерри, никого особо не интересует происхождение.
– Гм-м. Так вот, Дайсон и Лэнсинг знают его или знают о нем.
– На самом деле? – заинтересованно спросил Фокс.
– Когда ты упомянул о нем, Лэнсинг так посмотрел на Дайсона!
Фокс усмехнулся.
– Под твоей сонной личиной скрывается проницательнейший наблюдатель, не так ли, старина?
– Я обнаружил, что открыто наблюдать за людьми – абсолютно пустая затея, – согласился Шеридан.
– Твоя преданность искусству достойна всяческих похвал.
– Равно как и твоя преданность долгу. Что возвращает нас к неприятному разговору о Бонапарте. Что ты собираешься делать, Чарльз?
Мистер Фокс помолчал несколько минут, прежде чем, наконец, ответить:
– Его нужно остановить. У меня нет никаких сомнений в том, что он хочет захватить Англию. И я не сомневаюсь в правоте Дайсона. Бонапарт использует мир для строительства армады, которую направит на завоевание Англии. По крайней мере, такую информацию я получил из своих источников. Если мы сейчас позволим Бонапарту развернуться, его уже ничто не остановит.
– Из своих источников? – заинтересованно спросил Шеридан.
Фокс улыбнулся, и Шеридан поднял брови.
– Уж не хочешь ли ты сказать, Чарльз, что ты все еще переписываешься с Талейраном?
– А что, если это так?
– Но он же ярый сторонник Бонапарта!
– Он ярый сторонник Франции, – возразил Фокс.
– Понятно, – прошептал Шеридан. – В любом случае ты не сможешь заручиться поддержкой партии, если Англия объявит войну Франции. Ты ведь столько лет проповедуешь мир!
– Мир с революционерами, а не с такими, как Бонапарт, – терпеливо объяснил Фокс.
– Да, но смогут ли наши понять все именно так?
– Думаю, да, Шерри. Если нам удастся загнать Францию в угол и представить все так, будто она вынуждает нас объявить войну.
– Вряд ли первый консул настолько глуп.
– Тщеславие часто затмевает здравый смысл. А тщеславие Бонапарта не знает границ. А не отправиться ли нам в «Брукс»?
Эта внезапная смена темы, видимо, сбила литератора с толку.
– В какой Руке? – спросил он.
– «Брукс», – поправил друга мистер Фокс. – Вечер только начинается.
– А, хочешь спустить все, что выиграл? Если не возражаешь, Чарльз, я отправлюсь на Кавендиш-сквер. Я обещал Хэрри, что загляну к ней на вечеринку.
– Chacun a son gout,[12] – мягко сказал Фокс.
– Да, – согласился Шеридан, – у каждого свои слабости.
Все прекрасно знали, что слабостью драматурга была очаровательная, эрудированная графиня Бессборо, тогда как мистер Фокс питал страсть к азартным играм. Фокс не очень любил заходить в клуб «Уайт». А в клубе «Брукс», что находился как раз напротив, по Сент-Джеймс-стрит, мистеру Фоксу больше нравился как сам характер игры, так и политические настроения. Игра там была содержательнее, и успех зависел скорее от капризов госпожи Фортуны, чем от умения игрока. Фокс твердо верил в свою удачу.
– Интересно, какая слабость у Дайсона? – задумчиво промолвил он.
