Анн Голон - Анжелика. Путь в Версаль
— А потом подоспела Сорбонна… подоспела вовремя!
— Я всегда безгранично верил в эту собаку.
— Так это вы ее послали?
— Конечно. Кто же еще?
Молодая женщина глубоко вздохнула. Под действием внезапно нахлынувшей слабости и желая попросить прощения, она прижалась щекой к плечу Дегре.
— Спасибо.
— Понимаете, — продолжил полицейский все с тем же невозмутимым видом, который сильно раздражал, но одновременно и успокаивал Анжелику, — служащим государственной полиции я числюсь на бумаге. А в сущности я — полицейский на службе короля. И не мне нарушать беззаботный отдых благородных вельмож. Дорогая, неужели у вас не хватает жизненного опыта, чтобы наконец понять, в каком мире вы живете? Разве можно позволить себе отступить от моды? А нынешняя мода диктует, что пьянство — всего лишь невинная шутка; похоть, переходящая в разврат, — легкая причуда; оргия, повлекшая за собой преступление, — приятное времяпрепровождение. Днем — придворные поклоны и красные каблуки; ночью — разврат, притоны, трактиры. Разве не в этом заключается привычная жизнь? Вы ошибаетесь, друг мой, если серьезно полагаете, что бояться стоит именно этих людей. На самом деле их маленькие шалости почти не опасны! Единственный враг, самый страшный враг королевства — тот, кто одним лишь словом может подорвать власть: газетчик, писатель, памфлетист. Так вот, я ищу памфлетистов.
— Ну что ж, можете готовиться к охоте, — сказала Анжелика и отстранилась, стиснув зубы, — потому что я устрою вам развлечение.
Ей в голову пришла внезапная идея.
Она пошла прочь, но неожиданно вернулась.
— Их было тринадцать. Имена троих мне неизвестны. Узнайте их для меня.
Полицейский снял шляпу и поклонился.
— К вашим услугам, мадам, — сказал он, внезапно обретая голос и улыбку адвоката Дегре.
Глава 3
Как и во время их первой встречи, Анжелика нашла Клода Ле Пти спящим на кораблике с сеном, пришвартованном со стороны Арсенала. Молодая женщина разбудила его и рассказала о событиях минувшей ночи. Все усилия оказались напрасными: распутники в кружевах вновь разрушили ее жизнь, как армия мародеров опустошает край, по которому идет.
— Ты должен отомстить за меня, — повторяла она с лихорадочным блеском в глазах. — Только ты можешь за меня отомстить. Ты один, потому что ты — их самый страшный враг. Так сказал Дегре.
Поэт зевнул так, что у него хрустнули челюсти, и потер свои светлые ресницы, будто стряхивая с них остатки сна.
— Какая странная женщина! — заявил он наконец. — Ни с того ни с сего перешла на «ты». Почему бы это?
Он обнял Анжелику за талию и привлек к себе, но та нетерпеливо высвободилась.
— Слушай, что я тебе говорю!
— Еще пять минут, и ты начнешь называть меня деревенщиной. Ты больше не похожа на маленькую нищенку. Ты похожа на знатную даму, отдающую приказания. Ну что ж: к вашим услугам, маркиза. Ладно, я все понял. С кого бы ты хотела начать? С Бриенна? Припоминаю, он волочился за мадемуазель де Лавальер, хотел заказать ее портрет в образе Магдалины. Потому-то король и переносит его с превеликим трудом. Ну что же, на обед Его Величеству мы подадим Бриенна под острым соусом.
И Клод Ле Пти обратил свое красивое бледное лицо на восток, туда, где поднималось солнце.
— Да, к обеду. Успеем. Когда речь идет о том, чтобы усилить эхо моих насмешек над сильными мира сего, печатный станок мэтра Жильбера всегда работает без устали. Что-то не помню, говорил ли я тебе, что сын мэтра Жильбера некогда был приговорен к галерам, уж и не знаю за какой грешок? Для него и для тебя это превосходная возможность отомстить, не так ли?
И, вытащив из недр своего широкого плаща старое гусиное перо, Грязный Поэт принялся писать.
Утро вступало в свои права. Колокола всех церквей и монастырей радостно созывали к заутрене.
Когда король после утренней мессы покинул часовню и пересек прихожую, где его уже ждали просители, близился полдень. Государь обратил внимание, что плиточный пол усеян белыми листками, которые спешно собирает перепуганный лакей. Казалось, слуга только что заметил беспорядок. Пройдя дальше и спускаясь по лестнице, ведущей к личным покоям, Людовик XIV увидел похожую картину и выказал недовольство.
— Что это значит? Листы здесь падают на пол, как осенние листья на Кур-ля-Рен[7]. Прошу вас, дайте-ка мне один.
В разговор вмешался пунцовый, как рак, герцог де Креки.
— Ваше Величество, эти досужие измышления не представляют никакого интереса…
— О! Я уже вижу, что это такое, — промолвил король, с нетерпением протягивая руку. — Еще несколько «досужих измышлений» этого проклятого Грязного Поэта с Нового моста. Памфлетист, как угорь, постоянно выскальзывает из рук стражников! Теперь он пробрался в мой дворец и раскидывает всякую гадость у меня под ногами. Дайте, прошу вас… В самом деле, это он! Когда увидите господина гражданского лейтенанта и господина прево Парижа, можете передать им мои поздравления, господа…
Усевшись за обеденный стол, на котором красовались три куропатки с виноградом, супница с рыбным супом, жаркое с огурцами и блюдо пирожков с начинкой из китового языка, Людовик XIV положил рядом со своим прибором помятый лист бумаги с еще не просохшей типографской краской, пачкающей пальцы. Король любил поесть и уже давно научился обуздывать обуревавшие его эмоции, поэтому напечатанные строки не испортили ему аппетита. Но когда Людовик закончил читать, в комнате повисло тяжелое молчание, напоминающее тишину склепа, хотя обычно во время обеда дворяне услаждали слух монарха приятной беседой.
Памфлет был написан на том грубом, простонародном языке, чьи слова кололи, как стрелы, и который уже более десяти лет олицетворял в глазах парижан мятежный дух города.
В нем расписывались «подвиги», совершенные господином де Бриенном, первым дворянином короля. Этому вассалу недостаточно того, что он хотел похитить «нимфу с волосами цвета луны» у сюзерена, которому он обязан всем на свете; ему мало постоянных скандалов с женой… Но нет, прошлой ночью галантный кавалер отправился в трактир на улицу Нищеты. Там он и его приятели надругались над маленьким торговцем вафлями, а затем закололи мальчика шпагами. Потом они кастрировали хозяина заведения, отчего бедняга скончался, разбили голову его племяннику, изнасиловали его дочь и закончили свои «развлечения» тем, что подожгли дом, от которого осталась лишь горсть пепла.
Хотят нас уверить — за этот грабежТы тех, кто в ответе, вовек не найдешь.На деле ж тринадцать известных вельможЗатеяли этот кровавый кутеж.
Но каждый день по одномуЯ свету объявлю всемуИх имена, и под конецУзнают все, кто тот подлец,Что проливает кровь шутя.Так кто же заколол дитя?
— Клянусь святым Дени! — воскликнул король. — Если это правда, то Бриенн заслуживает виселицы. Кто-нибудь из вас, господа, слышал об этих преступлениях?
