В СССР геев не было! - Ванда Лаванда
Она опять нервно ковыряла ногти. Произошедшее всё ещё не отпустило.
– А что ты решила с университетом? – Ярослав Александрович предпринял ещё одну попытку к смене темы, чтобы отвлечь Милу.
– Подам заявления в разные места… И куда мама советовала тоже. Всё будет зависеть от результатов экзаменов. Куда пройду на бюджет, там и буду учиться…
– А где ты хочешь? – Ярослав сделал акцент на последнем слове.
– Не знаю. Да и какая разница? – голос Милы слегка дрогнул, будто бы она боролась с тем, чтобы не заплакать. – Родители и раньше-то не очень одобряли мой интерес к киноиндустрии. Ведь это не серьезно. Не престижно. И в нашей стране такие профессионалы не пользуется спросом, потому что снимать может каждый, даже какой-нибудь комик, лишь бы были деньги. А после того, как Макс чуть не вылетел из универа, а я призналась, что люблю не только парней, думаешь, они разрешат мне пойти на режиссуру? Просто не станут платить за учебу, которую не одобрят…
– Они – нет, а я могу, – спокойно объяснил свой интерес к учебе Милы дедушка. – У меня есть кое-какие средства, и Миша обещал помочь.
– Ну, явно не после того, как я влезла ему в душу, – горько усмехнулась девушка. – Я его никогда таким злым не видела. Я очень виновата…
– Разве ты его так плохо знаешь? Он не откажется помочь тебе из-за одной маленькой обиды, – Ярослав оперся локтем о стол и опустил голову на ладонь.
– Ты так уверен, что он сможет простить?
– Конечно, уверен. Мне он может простить всё. Сама же прочитала, как я вел себя в те годы? И он простил меня. И моё пренебрежение. И мою отстранённость, и холодность, и жестокость. А тебе и Ире сможет простить, ну, практически всё, – Слава грустно улыбнулся и посмотрел на закрытую дверь. – Знаешь, по большому счету, мы оба виноваты в том, что у нас не получилось остаться вместе… А точнее, были причины для того, чтобы мы расстались…
Мила перестала собирать фотографии и замерла, ожидая продолжения таких редких откровений от дедушки.
– Если бы не расстояние между нами, физическое – жизнь в разных местах; и психологическое – необходимость скрывать отношения; то ни он, ни я не сдались бы так просто, – Ярослав задумчиво потер переносицу: давно забытый жест, которым он старался «пригладить» свой нос с горбинкой. – Поэтому я хочу предложить тебе и Максу переехать в мою старую квартиру.
– Переехать?
– Жить почти самостоятельно, – уточнил Смирнитский. – Женя и Маша не дадут тебе дышать свободно, а тебе нужно расти и не бояться быть собой. Но так как ты еще… относительно маленькая, то есть несовершеннолетняя, я хочу, чтобы брат за тобой присмотрел.
– А что Макс сказал?
– Ему я еще не говорил. Тебе первой.
– Я… Думаю, что мне нужно подумать над твоим предложением и обсудить с братом, – разумно решила Мила.
– Хорошо, я и не тороплю, – Ярослав поднялся с пола, засунул одну пачку сигарет в карман домашних штанов, а вторую оставил на столике. – Я пойду, покурю. Потом поговорю с Мишей. Думаю, что к ужину он уже остынет.
Ярослав Александрович слегка похлопал внучку по плечу и ушел на любимый балкон. Сейчас он жалел, что сжег письма Михаила под влиянием эмоций. Хотелось бы их перечитать, ведь их было в разы больше, чем писем Славы. И они были наполнены такой теплотой, любовь и пониманием, что Смирнитский сам до конца не понимал, зачем же он от них избавился.
ГЛАВА 18
2020 г., лето
Конец августа в семье Смирнитских всегда был насыщен событиями. Два праздника подряд: 30 августа праздновали годовщину свадьбы Славы и Ани, а 31 – отмечали день рождения Ярослава.
Но с 2015 года все изменилось, когда 20 числа Анна умерла. В годовщину смерти жены в 2016 году Ярослав ушел в первый в своей жизни запой.
Утром субботы он вышел во двор. Прогуляться. Чувство вины не давало ему уснуть всю ночь, так что Слава хотел пройтись до дальнего магазина, купить сигарет и выкурить по меньшей мере половину пачки, прежде чем возвращаться домой, к Михаилу. Но все его планы пошли наперекосяк, когда на углу дома он встретил соседа с первого этажа. Кажется, его звали то ли Лёшей, то ли Лёней. Они почти не общались, даже здоровались редко. В основном этого мужичка неопределенного возраста Ярослав видел сидящим на балконе, когда сам гулял с младшими внуками. Лёша-Лёня был то с сигаретой, то с бутылкой пива, то и с тем, и с другим одновременно.
Сосед, увидев серое лицо Ярослава и огромные синяки под глазами, остановился и разумно начал не с шутки, а с осторожного вопроса: «Что случилось?». Смирнитский, никогда не любящий посвящать с свои семейные дела посторонних, сухо ответил, что сегодня ровно год, как умерла его жена. Лёша-Лёня покивал с пониманием, а затем предложил:
– Зайдем ко мне, помянем твою красавицу?
Конечно, Лёша-Лёня не знал Анну, но его дружеский тон, комплимент жене и сочувствие во взгляде подкупили Ярослава. К тому же он хотел ото всех спрятаться, а Михаил, когда проснется, точно пойдет его искать по округе. Но не догадается, что Слава может быть у кого-то в гостях.
Они зашли в довольно опрятную квартирку Лёши-Лёни, которой, конечно, было далеко до чистоты и уюта квартиры Миши, и сели помянуть Аню стопочкой водки. Затем еще одной. И еще. Алкоголь развязал обычно не пьющему Славе язык, и он принялся рассказывать про свою чудесную жену и про своих детей. Вообще про всю свою жизнь. Хозяин слушал, кивал и наливал новую порцию. Так Ярослав говорил и говорил, пока они не выпили всю бутылку, почти не закусывая. Просидев за столом до обеда, они уже начали слегка трезветь, когда Лёша-Лёня принялся искать вторую бутылку водки. Второй не оказалось. И они пошли в ближайший магазин за добавкой, где и столкнулись со злым и испуганным Михаилом.
Гайдук, не желая устраивать прилюдных сцен, мягко взял Ярослава под локоть и уверенно отвел домой. Повезло еще, что Слава под градусом и выговорившийся незнакомцу стал удивительно покладистым и послушным. Но отпускать его на поминальный обед по Анне, который организовали Евгений и Мария, в таком виде было нельзя. Помятый, уставший, пьяный, с красными глазами из-за полопавшихся капилляров. Михаил позвонил старшему сыну Славы и сказал, что они не придут, так как сильно заболели. После чего уложил Ярослава спать.
Но на
