Песня для разбитого сердца - Елена Барлоу
«Не нужно было любить её, — гложила его одна мысль. — С самого начала я не должен был давать ей надежду».
Всё было кончено. Ничего не осталось, кроме инстинктивного желания спасти брата в последний раз. В любом случае Джордж обещал молчать. Обещал жить достойно, и на этот раз Александр ему поверил. И Бог ему судья…
Ещё до заката к нему привели посетителя. Тюремщик предупредил, что это женщина, и Алекс тут же вскочил с койки, бросившись к дубовой двери. Он вцепился в массивную решётку и приник к ней, с ужасом и волнением ожидая, что сейчас из темноты выйдет его жена. Одна мысль, что Кейли окажется в этом отвратительном месте и увидит его таким — жалким оборванцем — заставляла его дрожать.
Но гостем оказалась не Кейли, и Александр выдохнул. В сопровождении двоих молодых людей к его камере подошла миловидная женщина лет сорока, рыжеватая, с большими карими глазами и удивительно тёплой улыбкой. От шеи до пят она была закутана в чёрный плащ, волосы скрывал чепец с белым кружевом.
Разумеется, абы кого не пропускали в Ньюгейт, лишь с разрешения лорда-мэра города, Джона Томаса Торпа. Посетительница любезно поприветствовала капитана Стоуна и представилась Элизабет Фрай5, и Алекс понял, что его навестил сам «ангел тюрем», как все её называли. Об этой удивительной женщине ходили легенды, она много лет уже посещала Ньюгейт, добиваясь улучшения условий для заключённых, навещая местных женщин и детей. Она жертвовала одежду, занималась благотворительностью и писала в Палату общин. Чиновники прислушивались к ней, на её выступлениях в комитетах парламента творился всеобщий ажиотаж.
Александр не без сарказма вслух заметил, что миссис Фрай свернула не в том коридоре, раз попала к нему. Женщина улыбнулась, и его сердце дрогнуло. Она сказала, что новости о заключении молодого капитана застали её уже здесь, и она ощутила потребность встретиться. Фрай посочувствовала ему, затем спросила, не будет ли он против, если она почитает при нём. Александр не мог возразить. Ей принесли табурет и свечу, и около получаса «ангел тюрем» вслух читала Алексу Евангелие. Это не раздражало, не беспокоило, даже когда Элизабет Фрай мягко припомнила его грех, он ни слова не сказал. Обиды не было, её голос успокаивал. К тому же перед уходом женщина вдруг подошла ближе, хоть это и было запрещено, взглянула Александру в глаза и с материнской нежностью сказала:
— Вы не похожи на хладнокровного убийцу, сэр, а я могу распознать убийцу, если увижу. Хотела бы я помочь вам, однако не в силах это сделать. Если Господь дал вам это испытание, я желаю пройти его с достоинством. Пусть ваше сердце обретёт покой.
Неожиданно она скользнула рукой между прутьями двери, прямо к его руке, и вложила в его ладонь нечто крохотное, завёрнутое в кусок сероватой ткани.
— Это передал мне один из ваших покровителей, — шёпотом произнесла женщина. — Кажется, вы женаты на леди Саутфолк? Если Всевышнему будет угодно, и когда-нибудь я встречу её, я скажу ей о том, как огонь любви к ней не угасал в ваших глазах всё это время.
Для Александра это прозвучало, как наивное женское утешение, но именно из-за этих слов ему стало стыдно, а в горле сгустился горький ком. Элизабет Фрай ушла, стало совсем тихо, и он раскрыл то, что она передала. В куске ткани было завёрнуто обручальное кольцо. То кольцо, которое конфисковали у него в день убийства Эшбёрна.
Алекс вернулся на своё место у стены и, сев под окошком, принялся крутить кольцо перед собой. Затем спрятал под рубашку, повесив на нить, вырванную из покрывала. В эту ночь он снова не спал.
Когда на следующий день вместо конвоиров к камере подошёл сам Джон Копли, его адвокат, Александр удивился. Он ожидал, что его уведут в Олд-Бейли, на слушание, но Копли сказал, что дело решено, а процесс — это условность для газетчиков.
— Так значит, приговор уже вынесен? — пробормотал Стоун безразлично.
— Именно.
Джон Копли смотрел на него сквозь дыры в двери очень строго и пристально.
— Послушай меня, сынок, и послушай внимательно. Я расскажу лишь единожды, а ты решайся. За твою голову боролись две стороны — противники Веллингтона и он сам. И только я и герцог знаем, что на самом деле произошло в том доме.
— Пожалуйста, Джордж не должен…
— Я в курсе, и не перебивай меня! Чтобы сохранить тебе жизнь, пришлось пойти на уступки. По итогам сего тебя не казнят, и твой брат в безопасности.
Алекс с недоверием встретил тяжёлый взгляд барристера.
— И в чём же подвох, сэр?
— Тебя высылают и лишают чина и всех привилегий. Газетчикам уже велено написать об убийстве лорда Эшбёрна и суде над главным подозреваемым, но твоё имя не упомянуто. Ты просто исчезнешь.
— А имущество? — Алекс отчаянно вжался в дверь. — Как же Фаунтинс-холл, сэр?
— Не беспокойся по поводу земельных владений. Веллингтон смог об этом позаботиться, и твоей супруге не нужно будет с ними расставаться.
— Вот как…
На короткий миг им овладела радость, но упоминание о Кейли повергло всё в то же болезненное отчаяние. Значит, так решилась его судьба. Не казнь, так ссылка? По взмаху чьей-то властной руки он будет где-то далеко. Если бы Кейли всё узнала…
— Сэр, о чём вы хотели, чтобы я размышлял?
— Об этой позорной высылке, сынок, — Копли снял цилиндр и судорожно утёр платком лоб. — Если не согласишься, тогда, увы! Здесь выход только на эшафот.
Значит, выбор всё же был. Александр натянуто улыбнулся, уперевшись лбом в холодную поверхность. Вот и всё, пути назад не было. Он сам к этому привёл и оказался здесь, потому что не поборол внутренних демонов. Да, они были чертовски сильными. И если бы не влияние Веллингтона, он перестал бы дышать уже совсем скоро. И никогда больше не смог вспомнить, как Кейли умеет улыбаться…
— Что я должен сделать? Что я должен подписать? — сорвалось с его иссохших губ прежде, чем Алекс подавил невесть откуда взявшуюся тоску.
Было слышно, как за дверью Джон Копли с облегчением вздохнул. Он сказал, что нужные бумаги предоставят, когда Александр покинет Ньюгейт. Но сначала нужно появиться перед присяжными. Весь процесс станет фальшью с заранее подготовленным решением.
— Держитесь, мистер Стоун. Скоро всё кончится.
Барристер кивнул, надев цилиндр, и ушёл, а Алекс вернулся к своей койке без сил и всяческих желаний, кроме как провалиться в долгий глубокий сон.
