Мой любимый шотландец - Эви Данмор
– А если девочка будет похожа на ее дочь…
– Вот именно!
Люциан помолчал.
– Ты и в самом деле веришь, что людей можно задеть за живое и подвигнуть к переменам столь мягким способом?
– Да, – твердо сказала Хэтти. – Я верю, что большинство людей хотят поступать правильно по отношению к другим.
– Мне бы твой оптимизм, – пробормотал он.
– У тебя он и так есть, – заверила она. – Иначе ты не пытался бы изменить существующий порядок вещей.
Он лишь рассмеялся. Хэтти приложила пальцы к его груди, нащупывая биение сердца. Он прикрыл ее руку своей.
– Ты не задумывалась, почему на сегодняшний день принято уже два закона, предоставляющих избирательные права рабочим-мужчинам? – спросил Люциан. – В то время как для женщин никаких уступок нет.
– Конечно, – ответила она, гадая, как это связано с ее фотографией. – Полагаю, дело в том, что мужчины пользуются избирательным правом уже давно.
– Мужчины жестоки, – сказал Люциан, – и не боятся проявлять жестокость. Парламент не заботится о справедливости, он просто не хочет кровопролития и переполненных тюрем. Поэтому каждый раз, когда настроение масс портится, им делают небольшую уступку, и все довольны.
– Только Люси не рассказывай, – вздохнула Хэтти, – иначе она раздобудет пушки.
– Может, и стоило бы.
Хэтти потянула его за лацкан.
– Сомневаешься в моей идее с выставкой?
– Нет, – ответил он, помолчав. – Думаю, идея отличная. При условии, что ты веришь в изначальное благородство и доброту человеческой природы.
– Верю, – подтвердила Хэтти. – Я должна!
Он нежно погладил ее по щеке костяшками пальцев.
– Так или иначе, своим искусством ты многих заставишь задуматься о неприятных для них вещах, mo luaidh[11].
Она потянулась за его рукой.
– Надеюсь.
В красном свете лампы, падающем на омраченное раздумьями лицо, Люциан выглядел как порождение тьмы.
– Я хочу тебя сфотографировать, – сказала Хэтти.
Его губы сложились в ироническую улыбку.
– Назовешь снимок «Белый рыцарь»?
– Нет, – задумчиво проговорила она. – Портрет шотландца.
Возвращаясь к столу, Люциан хихикнул про себя.
Весь вечер Хэтти работала через силу – шутка Люциана преследовала ее, словно надоедливая муха. Не так давно она мечтала о белом рыцаре, и не без причины: сэр Галахад, к примеру, был целомудрен, благороден и надежен при любых обстоятельствах. Люциан… что ж, он способен на добрые поступки, однако может устроить нечто возмутительное, если сочтет это необходимым. Она все еще хотела его – при виде голых плеч мужа, выбившегося локона или вспышки серого огня в глазах у нее подгибались колени… Вдвойне ужасно, поскольку Хэтти чувствовала себя очень одинокой и уязвимой. Люциан испытывает к ней желание, но как насчет любви и заботы? С белым рыцарем сомнений бы не возникло; в легендах рыцари проходили изнурительнейшие проверки, чтобы доказать даме свою любовь. Хэтти, как женщину разумную, устроил бы более прозаический вариант: жених преклоняет колено, с дрожью в голосе спрашивает, согласна ли она стать его женой, и в знак вечной преданности вручает кольцо. Что ж, кольцо у нее есть. Золотое напоминание о том, что мужчина завладел ее сердцем нечестным путем.
Готовясь ко сну, Хэтти придумала, что нужно спросить у Люциана, дабы унять ноющую тревогу, которая ходила за ней по пятам столько дней. Когда в постели он подался к ней с напряженным выражением лица, теперь так хорошо ей знакомым, она остановила его, положив руку на грудь.
Муж посмотрел на нее испытующе, и сердце Хэтти подскочило к горлу. Как соблазнительно взять и предаться удовольствию, которое он предлагает…
– Я должна кое-что у тебя спросить.
Он насторожился.
– В чем дело?
Ее дыхание ускорилось.
– Это касается графа Ратленда.
По комнате словно ледяной вихрь пронесся.
– И что насчет него? – прохладно спросил Люциан.
Грудь под ее ладонью стала твердой, как камень. Хэтти нервно сглотнула.
– Он последний в твоем списке?
– А тебе-то что?
– Ты должен знать, что взыскание его долгов не расположит к тебе светское общество, – рискнула Хэтти.
– А тебе-то что? – Глаза Люциана стали как ониксы – черные и непроницаемые.
Как темно у него внутри! Именно поэтому и следовало поднять волнующий ее вопрос.
– Я думаю, ты должен его отпустить, – выпалила Хэтти. – Мне бы очень этого хотелось!
Он смотрел на нее так, словно видит впервые.
– Ты меня удивляешь.
– Всякий раз, когда ты упоминаешь его имя, у тебя ужасно портится настроение, – проговорила она. – Меня это очень тревожит, правда. У тебя есть планы, для осуществления которых требуется восстановить свою репутацию, а наш брак ее должен укрепить. К тому же это было бы хорошо для твоего здоровья. Или для души…
– Для души?! – изумился Люциан.
Хэтти кивнула.
– Обиды – это груз, который несет обиженный, а на тебе и так слишком много всего… – Ей хотелось, чтобы он почувствовал себя свободным – свободным для ее любви и неопасным, чтобы она могла любить его в ответ.
– Обиды! – взвился Люциан, сбросив оцепенение. – Прямо сейчас мои люди находятся в опасных штольнях на северном склоне, которые приказал вырыть Ратленд! И ты не знаешь, что еще он натворил…
– Мне не нужно этого знать, – перебила Хэтти, – потому что чужой характер не должен определять твой.
– Слишком поздно, – заявил Люциан. – Он был владельцем шахты, на которой я работал. Я принадлежал ему почти целиком.
Хэтти потрясенно охнула, и на его лице промелькнула жалость. Самонадеянная девчонка, словно говорило оно, не проси того, чего не понимаешь. В горле Хэтти встал ком. Когда у Люциана бывало такое выражение, она знала, что его не зря боятся. Как же мало ей о нем известно…
– Поскольку у тебя есть планы, для которых нужна благосклонность общества…
Он раздраженно тряхнул головой.
– Хэрриет, неужели ты настолько наивна, что веришь в победу хороших людей? Нет, я не позволю Ратленду сорваться с крючка.
Наивна! Она попыталась зайти с другой стороны.
– Я не могу представить, какой вред он тебе нанес, но понимаю, что ненависть к нему мешает осуществлению твоих планов. И насколько мне известно, его жена нездорова. Твой гнев меня пугает!
– Ты морочишь мне голову, любимая, – сказал он без тени любви. – О чем ты беспокоишься на самом деле – о моих планах, моем здоровье, его жене или своих чувствах?
Хэтти подавилась ответом, не понимая, что же ею движет. Разве ему не очевидно, что мучить людей нельзя?
– Неужели обязательно заставлять его
