Роберта Джеллис - Дракон и роза
– Сир.
– Джон, если только дворец не горит или не подвергся нападению, то я сниму с тебя голову за то, что ты разбудил меня.
Чени не побледнел от страха. Необходимость есть необходимость.
– Сир, женщина Ее Величества просит, чтобы вы пришли к ней.
– О Боже! – раздраженно произнес Генрих. Ночной халат был умело накинут на него, а комнатные туфли надеты на ноги. Генрих быстро вышел из комнаты, но он решительно не ожидал ничего, кроме капризов Элизабет, которая не может заснуть. Однако он устроил с ней ссору, и было бы правильно исправить это, если Элизабет хочет. Его впечатление только усилилось, когда он нашел ее одну, за исключением постоянной служанки, но когда он подошел к ее кровати и взял ее за руки, они были холодными, как лед, и дрожали.
– Я очень сожалею, Элизабет, – с раскаянием произнес Генрих. – Хотя, я не знаю, как тебе объяснить или попросить прощения. Я…
– Не думай сейчас об этом, Генрих, – ответила она странным прерывистым голосом. – Я достаточно дразнила тебя за эти последние месяцы, чтобы хоть раз получить отпор. – Она сжала его руки еще сильнее. – Начинается. Я уверена, что начинается.
Генрих дико осмотрел комнату, удивляясь, где же находятся все те люди, которые должны были заниматься этим. Он не осознавал, что его постоянная доброта превратила его в символ безопасности и поддержки для Элизабет, и что при всей своей набожности она считала его большим источником утешения, чем Бог.
Она была принцессой крови, и всем ее желаниям и прихотям потворствовали, но она была достаточно умна, чтобы понять, что после того, как умер ее отец, и она покинула семью, те люди, которые делали это, искали лишь личную выгоду, были заинтересованы в продвижении, богатстве или покровительстве, которые она могла им дать. Генрих казался ей единственным человеком, обладающим над ней абсолютной властью, который хорошо к ней относился, потому что любил ее. Он никогда об этом не говорил, даже в наиболее пылкие моменты их отношений, но он доказал это тысячу раз тысячью способами в течение последних пяти месяцев. Она знала, что дорога ему как дочь Эдварда, но это одно могло гарантировать ей лишь вежливое обращение, а никак не безудержную нежность с его стороны.
– Позволь мне позвать врачей и твою мать, Бесс.
– Нет, – закричала она, еще более отчаянно сжав его руки. – Я хочу только тебя!
Король Англии, который сражался на Босвортском поле за свою жизнь и корону против превосходящих сил и хладнокровно отнесся к восстанию, покрылся холодным потом от ужаса.
– Я не оставлю тебя, – сказал он, пытаясь говорить спокойно, – но я не знаю, что лучше сделать. Позволь мне послать за кем-либо.
– В этом нет необходимости, – маркиза Дорсет, которая ухаживала за королевой и спала в примыкающей комнате, подошла к ним. – Ее Величеству было беспокойно, и она хотела видеть вас, поэтому мы решили, что будет лучше, если вы побудете с ней. Необходимость что-либо делать настанет только через несколько часов.
Элизабет закрыла глаза и сжала губы.
– Поговорите с ней, – прошептала на ухо Генриху жена Дорсета, – о ребенке или о чем-либо, что отвлечет ее мысли. Она испугана.
Как и я, подумал Генрих. Святая Мария, помилуй меня!
– Бесс, – сказал он, усаживаясь к ней на кровать, – если это мальчик, то как бы ты хотела назвать его?
– Генрих.
– Спасибо, но я считаю, что Генрихов уже достаточно, как ты думаешь? Я уже седьмой. Пусть Англия отдохнет немного от Генрихов. Хочешь, – неохотно сказал он, но в тот момент он был готов для нее на все, – назовем его Эдвардом?
Добрый, добрый, он такой добрый. Элизабет услышала неохоту, с которой он произнес это, подумала о триумфе своей матери и покачала головой. Она была рада увидеть облегчение своего мужа по поводу того, что не позволила себе эту маленькую победу. Затем ее руки вновь судорожно сжали руки мужа.
– Новое имя, Бесс? Английское имя? – торопливо заговорил Генрих. – Артур? Он был великим героем и великим королем.
– Да, Артур. Это имя должно удовлетворить всех.
И на этом они исчерпали вопрос. Генрих лихорадочно искал другую тему для разговора, но у него не было ни единой мысли. Элизабет сама выручила его.
– Генрих, ты не будешь злиться на меня, если родится девочка?
– Конечно, я не буду злиться. Я буду рад девочке, такой же красивой, как ее мать.
Она выдавила слабую улыбку.
– Это, конечно, неправда, но было замечательно с твоей стороны сказать это.
– Это правда, Элизабет. Мы еще молоды. У нас будет еще много других детей. Какая разница, кто будет первым – мальчик или девочка?
Для него, конечно, была разница, огромная разница, но Элизабет не смогла бы ничего сделать сейчас, чтобы изменить пол ребенка. Ее глаза нашли его, и он увидел в них страх. Это был не тот страх, от которого он мог избавить ее. Она боялась, что умрет, и что у нее не будет больше детей, и она даже не испытает радость от рождения этого ребенка. Его ладони вспотели в ее объятиях, и он снова почувствовал пот, выступивший на лбу.
– Я думаю, – спокойно сказала маркиза Дорсет, – что Ее Величеству необходимо немного пройтись. Если она будет сидеть так долго в кровати, то ей сведет судорогой ноги.
Они накинули на Элизабет халат, Генрих обнял ее рукой и они прошлись немного вместе. Когда Элизабет устала, он усадил ее в кресло возле камина и опустился на колени у ее ног, разговаривая и разговаривая. Дважды маркиза предлагала позвать мать Элизабет, но каждый раз Элизабет рыдала, вцепившись в Генриха, и он не находил в себе сил отказать ей. Заря занималась на небосклоне, и у Элизабет начались более частые, сильные и регулярные схватки. Теперь, когда она сжимала руки Генриха, ее ногти вонзались ему в кожу.
Женщины входили, тихо проходили по комнате, и до Генриха доносились слабые звуки бурной деятельности в гостиной Элизабет, иногда они проходили, иногда садились, а Генрих все говорил, говорил, пока не понял, что скоро сойдет с ума от звука собственного голоса. Он не знал, о чем говорил, и не придавал этому значения, потому что был уверен, что Элизабет не понимает ни единого его слова. Тем не менее она хотела слышать его постоянно, и если он замолкал на время, то она спохватывалась: «Да, Генрих?», и ему приходилось начинать говорить снова. Когда полностью рассвело, в комнату влетела мать Элизабет.
– Вы не нужны здесь, – холодно сказала она королю. – Мы позовем вас, когда придет время.
– Нет! – закричала Элизабет, вцепившись с отчаянием в своего мужа. – Ты обещал не оставлять меня. Ты обещал!
Генрих склонил голову на подлокотник кресла, благодаря судьбу, что им не нужно ходить, потому что его ноги так дрожали, что он сомневался, смогут ли они держать его.
