Дженнифер Блейк - Черное кружево

Вода в корыте мерно опускалась и поднималась в такт движениям раскачивающегося на якоре судна. Вдруг сверху донесся мощный хлопок, похожий на приглушенный взрыв. Вода тут же всколыхнулась, словно волна прилива, и, достигнув горла Фелисити, перелилась через край корыта, а потом отхлынула назад, выплеснувшись наружу с другой стороны.

Фелисити напряженно выпрямилась. Она уже кое в чем разбиралась, чтобы понять, что означает этот глухой звук. Его мог издать только грот, самый большой парус, когда он наполнился ветром и расправился во всю ширь. «Черный жеребец» быстро набирал скорость. Они вновь уходили в море.

Фелисити поспешно выбралась из воды. С недовольной гримасой она взяла бокал, который принес юнга по приказанию капитана, и отхлебнула глоток рома. Фелисити не хотелось пить, однако Бономм дал ей понять, что обидится, если она этого не сделает. У нее сейчас не было желания дурманить себя алкоголем, но это могло оказаться весьма удобным как для него, так и для нее самой.

Поставив бокал, Фелисити вытерлась длинным куском льняной материи, специально оставленным с этой целью на умывальнике. Завернувшись в ткань, она принялась изучать содержимое узелка. Она могла надеть ночную рубашку, чего ей хотелось сейчас больше всего на свете, а также — нижнюю сорочку, юбки и халат, или вновь нарядиться в бриджи и мужскую рубаху.

Первое могло подтолкнуть капитана к более решительным действиям, если он вернется, чтобы показать ей место для сна, а последнее требовалось хорошенько постирать. Таким образом, у нее оставался лишь женский наряд, однако необходимые для него корсет и нижние юбки оказались намоченными морской водой, так же как и пришедшее в негодность бархатное платье.

Собираясь с мыслями, она взяла деревянный гребень и стала расчесывать спутанные пряди волос. Окинув каюту хмурым взглядом, Фелисити заметила шпагу, наискось лежавшую на стуле рядом со столом в углу. Она сразу узнала ее по военным ножнам, по эмблеме и форме. Эта шпага принадлежала Моргану. Ее отняли у него, когда он потерял сознание в схватке. Поскольку во время поединка соперники воспользовались саблями, шпага ему не понадобилась. Как она могла оказаться здесь? Может, кто-нибудь из команды отнес ее в каюту бывшего капитана в знак почтения к нему? Или согласно правилам шпага смещенного командира становилась собственностью победителя?

Впрочем, все это не имело значения. Обернувшись, Фелисити подошла к стоявшему у стены рундуку. Подняв без труда крышку на смазанных петлях, она увидела одежду Моргана — рубашки, шарфы, старые мундиры, пару бриджей, камзол и жилет — все голубых тонов или цвета буйволовой кожи.

Эта находка помогла Фелисити решить проблему. Она возьмет чистую рубашку из запасов Моргана и, надев свои старые бриджи, вновь станет играть роль юноши. Теперь она, конечно, уже никого не проведет, однако в таком костюме ей будет легче находиться на борту судна, и он лучше сочетается с той решимостью и твердостью характера, которые она стала ощущать в себе в последнее время. Она больше не станет вести себя как беспомощная женщина, вынужденная покоряться судьбе в силу сложившихся обстоятельств. С этой минуты она сама сумеет постоять за себя. Теперь ей незачем скрывать истинное лицо.

Оставшись одна и почувствовав себя свободной, она больше не считала себя кому-то обязанной, вынужденной соблюдать верность кому-то еще, кроме себя самой. Какие бы превратности судьбы ни ожидали ее впереди, она все равно останется такой, какая есть, не сделается чьей-либо собственностью или рабыней, не станет игрушкой в руках любого мужчины.

Над умывальником висело небольшое стальное зеркало, очевидно, предназначенное для бритья. Взглянув в его матовую поверхность, Фелисити заметила, что от загара кожа ее лица приобрела золотистый оттенок, нежно контрастирующий с безупречной белизной льняной рубашки Моргана. Высохшие волосы, казалось, излучали мягкий свет, а обрамлявшие лицо пряди отливали серебристыми тонами. Сейчас собственная внешность не имела для нее значения, если не считать того, что она могла стать причиной новых осложнений.

Фелисити отошла в сторону и оделась, а потом вновь вернулась к рундуку, не зная, чем прикрыть длинные пряди волос, доставляющие ей столько неудобств.

Внезапно дверь каюты за ее спиной широко распахнулась. Уронив крышку рундука, Фелисити резко повернулась и увидела Валькура. Каждый мускул ее тела напрягся от мгновенно охватившей ее тревоги. Валькур окинул сестру взглядом прищуренных глаз, светившихся каким-то безумным блеском. Судя по всему, ромом согревалась не одна Фелисити; она догадалась об этом по долетавшему до нее запаху, по расслабленной позе Валькура и по тому, как неловко он наклонился, чтобы закрыть дверь.

— Я знал, что найду тебя здесь, — проговорил он. — Ты, конечно, всегда готова сбежать с вожаком шайки, кем бы он ни был. Добыча достается победителю.

Он собирался добавить что-то еще в том же ядовито-грубом тоне, однако Фелисити перебила брата:

— Что тебе нужно?

— Одно дело… очень важное, которое мы так и не довели до конца, ты не забыла?

— Между нами все кончено, — холодно ответила она. — Ты осквернил мои воспоминания о детстве, и я теперь сожалею, что отец имел несчастье встретиться с тобой. Я больше не желаю слушать тебя. А если ты дотронешься до меня по какой бы ни было причине, я заставлю тебя об этом пожалеть.

— Сильные слова, дорогая. Но ты уверена, что сумеешь подтвердить их делом? Я мог уступить более ловкому фехтовальщику, однако я пока способен в любой момент уложить тебя к себе на колени кверху задницей. Эта мысль поддерживала меня все эти долгие годы.

Фелисити пристально посмотрела на брата.

— Долгие годы? О чем ты говоришь?

— Помнишь, дорогая, тебе было восемь лет, а мне — на десять лет больше? Ты тогда убежала и спряталась от меня в шкафу. Я забрался туда вслед за тобой и наслаждался свободой действий, пока ты извивалась и плакала. Я не сделал тебе больно, но испытал немалое удовольствие. Ты пожаловалась матери Ашанти, и она стала внимательнее следить за тобой, но я был просто восхищен.

Внезапно Фелисити вспомнила то, о чем сейчас говорил Валькур. Как вообще она могла об этом забыть, разве что забвение стало для нее своего рода защитой? Боль от этих странных позорных шлепков жгла ее сейчас не меньше, чем много лет назад, хотя она лишь испугалась, не разобравшись, в чем дело.

— Я рада, — отчетливо проговорила Фелисити, — что Ашанти дала тебе отраву.

— Даже если это стоило ей жизни?

Она смотрела на него, не отводя глаз, пораженная больше тем, что он не побоялся признаться в содеянном.