Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 1
Слезы побежали по щекам Аурианы, и она не стала сдерживать их, как делала это в присутствии матери.
Бальдемар положил свою надежную руку на плечо дочери, стараясь успокоить ее.
— Я понимаю тебя. Я вновь и вновь обращаюсь к богам с одним и тем же вопросом: почему они так мучают нас? Лучше бы они лишили меня руки или ноги, но не забирали моего маленького Арнвульфа. Я бы сказал им: возьмите лучше меня, а не моего ребенка; но боги не спрашивали меня, распоряжаясь нашей судьбой. Я бы сам взошел на костер, если бы знал, что это принесет хоть какое-то утешение Ателинде. Хищники нападают только на слабых, уязвимых, а также на неокрепших, молодых. День за днем я старался не думать о том, что наша семья истекает кровью, теряя последние силы. В конце концов, лучше продолжать бороться, чем горевать, застыв в бездействии, скорбь мешает заживлению раны. Если бы ты знала, как я благодарен богам за силу твоего характера. Ты — блестящее доказательство того, что в нас есть еще энергия жизни.
Ауриана пристально смотрела в огонь, стараясь не показывать свою подавленность. Ее взгляд следил за лесным жучком, бегущим в панике по можжевеловой ветке прочь от лизавшего ее язычка пламени. Ауриану поразила какая-то обреченность в голосе и словах отца, и она вдруг подумала: «Настанет день, и он умрет. Умрет, а мир будет дальше жить без него, как будто ничего и не случилось. Но как такое может быть? Ведь он — центр мира, та ось, вокруг которой все вертится! А Херта? Как она могла отравлять меня своими ядовитыми речами о том, что отец погибнет от моей руки?»
Бальдемар поймал взгляд дочери и пристально посмотрел ей в глаза.
— Ауриана, скажи мне, как тебе удалось бежать?
Внезапно она почувствовала приступ тошноты, вопрос отца прозвучало для нее неожиданно. Почему все удачи омрачаются каким-нибудь неприятным обстоятельством? Ауриана была уверена, что если бы Бальдемар узнал правду, то ей стало бы легче, часть пережитого ею ужаса он взял бы на свои плечи. Но она не могла вымолвить ни слова.
Зачем еще больше разжигать его гнев и ненависть к Видо и Одберту в то время, как сам он ранен и не может сразиться с ними? Это было бы жестоко с ее стороны.
— Я завоевала доверие Ульрика, и он развязал мне руки. Дело было ночью, когда в лагере все перепились, поэтому мне нетрудно было бежать.
Отец строго смотрел ей прямо в лицо, в глазах его светилось выражение удивления и жалости. Она чувствовала, что он видит ее насквозь.
— И… вот я на свободе, Все очень просто, — добавила она.
— Значит, ты не хочешь сказать мне правду, — проговорил он мягко тихим, печальным голосом.
Она на мгновение встретилась с ним глазами и быстро отвела взгляд в сторону, уставясь в огонь. Сердце ее сжалось от боли.
— Какая я глупая! Неужели я могла всерьез надеяться, что скрою от тебя правду! — прошептала она. — Однако я умоляю тебя, отец, не спрашивай меня ни о чем. Пусть эта тайна умрет вместе со мной. Хватит с тебя ужасов и несчастий. У нас и без того достаточно причин, чтоб покарать злодея, совершив священную месть.
— Тогда подними голову и расправь плечи. Не веди себя так, будто ты заслужила подобную участь, — произнес он, стараясь говорить строго, но мягко. Вслед за этими словами воцарилась напряженная тишина. — Мое бедное дитя, — с болью в голосе снова заговорил Бальдемар, — ты не одна страдаешь. Твоя участь — это наша общая участь. Получив увечье, все тело напрягает силы для того, чтобы исцелиться. Так и род. Если удар наносится по одному члену семьи, вся она ополчается на врага. И только когда свершится праведная месть, наша память перестанет кровоточить.
Но Ауриана все еще упорно прятала взгляд от отца.
— Ауриана, почему ты забываешь о том, что боги признали за тобой отсутствие какой-либо вины? Если бы они не любили тебя так горячо и искренне, они не вручили бы тебе штандарт нашего войска, а Водан не признал бы в тебе свою невесту, — Бальдемар накрыл ее руку своей тяжелой ладонью.
Испытывая чувство горячей благодарности, Ауриана ощущала, как в нее переливается отцовская сила и уверенность. И все же она не могла побороть стыд и все рассказать Бальдемару, все без утайки. Где-то в уголке ее памяти постоянно присутствовало, терзая душу, жуткое видение: римлянин, насилующий ее мать. Это было самым болезненным воспоминанием в жизни Аурианы. То насилие, которому она подверглась сама, было ужасно, но с мыслью о нем можно было как-то справиться, убедив себя в неизбежности подобного события, которое пусть и отвратительно само по себе — но в конечном счете принесло ей спасение от большего зла. Воспоминание же о насилии, совершенном над матерью, было нестерпимо и не поддавалось никакому оправданию — наоборот, оно нависало над миром, грозя ему беспощадным разоблачением.
Ауриана чувствовала на себе полный доброты и невыразимой любви взгляд отца.
— Скажи мне, Ауриана, Рамис звала тебя с собой? — спросил он, наконец.
От этого вопроса ей стало не по себе, но почему — она не могла понять.
— Да. Звала.
— Так я и подумал, когда до меня дошла эта странная история. Будь уверена, она опять явится и позовет тебя. Она всегда делает это несколько раз. Я умоляю тебя… не соглашайся идти с ней, пока… пока твоя мать жива. Она очень боится этого.
— Пока мама жива? Значит, ты думаешь, что однажды я все же уступлю?
— Да.
— Ты ошибаешься! Этого никогда не будет. Я презираю ее так же сильно, как и мама.
— Это сейчас ты так говоришь. Но человеческий дух непостоянен и изменчив, словно облака.
— Другие, может быть, и меняют свои решения, но только не я! Так что не беспокойся больше об этом. Моя цель — священная месть, а не белые одеяния, молитвы и мертвая тишина лесов.
Они опять помолчали.
— Раб-римлянин, который прибыл со мной, — отважилась, наконец, вымолвить Ауриана, пристально глядя в лицо отцу, — знает множество чудесных вещей — секреты изготовления римских дротиков и мечей и разных военных машин… — она помедлила, а затем выпалила на одном дыхании. — Я подумала, что он мог бы научить нас тому, что знает сам…
Бальдемар очень долго молчал, не говоря ни слова в ответ. И Ауриана поняла, что отцу очень не нравится ее идея. Это удивило и опечалило девушку.
— Он несомненно будет полезен нам. Как бывший римский легионер он поможет нам понять нашего врага, разгадать его уловки и намерения, — наконец, заговорил Бальдемар, старательно подбирая слова, потому что не хотел, чтобы угасло ее воодушевление. — Но я не собираюсь использовать его в каком-либо ином качестве, я также не хочу менять наших военных обычаев и правил. Тебе надо кое-что раз и навсегда уяснить себе, Ауриана, — есть некоторые вещи, которые нельзя изменять. Например, дерево всегда растет уцепившись корнями в землю. Если ты перевернешь его, ты лишишь дерево корней, и оно погибнет. Изменить свои военные обычаи означало бы для нас нанести оскорбление нашим предкам. Мы же сражаемся как раз ради того, чтобы сохранить наши порядки и обычаи. Так зачем же нам предавать самих себя? В таком случае, вся наша борьба теряет смысл.
