Вирджиния Хенли - Брачный приз
— Сэра Роджера нет дома, госпожа, но позвольте мне предложить вам погостить немного.
— До чего забавно! — рассмеялась графиня.
— О чем вы? — бросила Розамонд, ожидая уничтожающей реплики.
— Ненавижу сообщать плохие известия, тем более что вы на сносях, но королева решила конфисковать Тьюксбери и все имущество королевского управителя, — злорадно выпалила Алиса.
Больше всего в эту минуту Розамонд хотелось швырнуть гостью на брусчатку двора и выдрать все волосы, но она стояла словно пригвожденная к месту, не в силах вымолвить ни слова.
— Поскольку Рода здесь нет, я тоже не останусь, — продолжила Алиса. — Глостер всего в нескольких милях отсюда, и меня зовет уют моего дома!
Розамонд не шевельнулась, пока последний всадник не исчез из вида. Почувствовав, что мастер Берк коснулся ее локтя, она обернулась, боясь, что упадет в обморок, но гнев, как всегда, спас ее. Неожиданно она пришла в такое бешенство, что глаза застлала багровая пелена.
— Мастер Берк, я желаю, чтобы все вещи из замка перевезли в Дирхерст! И немедленно!
Ярость подстегивала ее, и она понеслась по замку, отдавая приказы. Поставила Нэн распоряжаться горничными, велев им разобрать все кровати и сложить постельное белье. Мастер Берк отправил конюха в Дирхерст к мастеру Гору передать, что скоро прибудет обоз из Тьюксбери, послал к крестьянам за телегами и стал помогать слугам выносить мебель и сворачивать бесценные ковры. Два дня ушло на то, чтобы снять шпалеры, занавеси и завернуть дорогие безделушки, собранные по всему свету. Телега за телегой тянулась к Дирхерсту и обратно, пока в Тьюксбери почти ничего не осталось. Розамонд с помощью Нэн сложила свои платья и одежду Роджера. Гигантская резная кровать исчезла вместе со столиками из черного дерева, обтянутыми испанской кожей. Осталась только перина на полу, но ее и не собирались выносить.
Они вышли во двор. Нэн забралась в телегу. Розамонд передала ей Чирк и щенят.
— Было бы куда лучше, если бы и вы с нами поехали, — настаивала Нэн.
— С мастером Берком мне ничто не грозит! Поезжайте и приготовьте нам постели. Я не задержусь. Пока нагружают последнюю телегу, пройду по комнатам, посмотрю, не оставили ли в спешке чего-нибудь ценного.
Поднимаясь по лестнице, Розамонд потерла ноющую спину. До сих пор она была слишком занята, чтобы обращать внимание на неотвязную боль. Пожалуй, сегодня нужно подольше полежать в ванне. Кстати, а где она?
Розамонд поспешила обратно, к мастеру Берку, который вместе с погонщиком нагружал последнюю телегу.
— Мы забыли красную ванну! У вас есть место?
— Есть, и много. Положим ее сверху и привяжем, — заверили мужчины.
Розамонд держала лошадей под уздцы, пока они ходили за ванной. Мастер Берк взвалил ее на плечи, а погонщик взобрался на телегу. Розамонд с удивлением наблюдала, как легко дюжий крестьянин управляется с тяжелой ванной. Неожиданно бедняга пошатнулся и свалился вниз.
Розамонд и управитель встали на колени, чтобы осмотреть корчившегося в муках парня.
— Он сломал ногу! — воскликнула она. — Это я виновата!
— Нужно наложить шину, и лучше всего это сделать в Дирхерсте. Я сам буду погонять лошадей, — решил мастер Берк, взваливая крестьянина на телегу.
— Скорее! Приедете за мной, когда позаботитесь о нем!
Розамонд смотрела им вслед, чувствуя себя виноватой.
Случившееся так ее расстроило, что голова закружилась. Она решила посидеть немного. Войдя в замок, Розамонд опустилась на ступеньки. Неожиданно резкая боль словно кинжалом ударила в спину и, охватив все тело, стиснула мышцы живота. Розамонд с ужасом осознала — начались схватки, хотя внутренний голос монотонно повторял: «Слишком рано… слишком рано…»
Паника овладела ею. Каждый звук эхом отдавался в пустоте замка. Никого. Она совсем одна.
Когда боль утихла, она попыталась успокоить себя:
— Я всего в двух милях от Дирхерста. Можно дойти пешком.
Розамонд с трудом встала и побрела к обитой железом двери, но раздирающая боль вернулась так быстро, что едва не разорвала ее надвое. Нет, она не сумеет добраться даже до конюшни. Розамонд вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть, а когда стало немного легче, поползла к лестнице.
Она безумно любила свое дитя и сейчас судорожно хваталась за живот, думая не о себе, а о том, выживет ли ребенок. Какая горькая ирония в том, что она спасла все сокровища мужа, но из-за этого потеряла самое дорогое на земле! Если бы она так не надрывалась, малыш не просился бы на свет раньше срока. Почему же она сделала это? Ответ прост: эти вещи были дороги для Роджера. А Роджер безмерно дорог ей.
Эта мысль стала для нее настоящим откровением. Розамонд постоянно отрицала, что любит его, боясь признать очевидное. Но любовь не скроешь. Она расцвела в душе вопреки желанию, наполнила сердце, и теперь каждая частичка ее существа горит любовью к Роджеру и их ребенку.
Страх снова поднял свою уродливую голову. Любить кого-то означает потерять!
— Нет, — поклялась Розамонд. — На этот раз — нет! Я до последнего дыхания буду бороться, чтобы спасти своего ребенка!
Она вспомнила о перине наверху и умудрилась проползти еще две ступеньки, прежде чем началась очередная схватка. Когда ее отпустило, она немного отдохнула. Каким-то образом Розамонд нашла в себе силы добраться до лестничной площадки, но следующая схватка окончательно вымотала ее. Она прилегла, кусая губы от боли. Неожиданно вспомнив о чудесной восковнице, которую сама давала роженицам, чтобы облегчить страдания, Розамонд смахнула слезы. Ей не нужна восковница.
И тут ее скрутила еще более жестокая боль. Розамонд выкрикнула:
— О Боже, кто бы дал мне восковницу!
Время, казалось, замерло на месте. Похоже, прошло много часов, но никто не явился за ней. Она помогала роженицам достаточно часто, чтобы знать: начались потуги, вот-вот покажется головка.
Розамонд надавила на свой набухший живот и поняла: головки внизу нет. Помощь! Ей необходима помощь!
Все напрасно. Никто не придет.
Перед глазами замелькали страшные картины: умирающие женщины… младенцы, так и не увидевшие света Божьего…
Розамонд тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Нет, смерть не заберет ее ребенка!
Она начала истово молиться, припоминая слова псалма Давидова:
— И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби… — Но слова переросли в вопль, когда боль захлестнула ее и милосердно погрузила в пучину беспамятства.
Торопясь вернуться в Тьюксбери, Роджер де Лейберн обогнал своих рыцарей и оруженосца Гриффина, которому поручил заботиться о большой деревянной колыбельке, на которой были вырезаны львы. Де Лейберн был рад, что побывал на сессии парламента. Все его подозрения подтвердились: там присутствовали в основном простолюдины и священнослужители, но едва ли двадцать баронов явились предложить поддержку де Монфору. Король Генрих тоже прибыл, хотя с трудом высидел положенное время, безучастный ко всему. Он выглядел настолько состарившимся и ветхим, словно от него осталась одна оболочка.
