Жанна Монтегю - Наваждение
Кэтрин почувствовала, что краснеет. Какой же она, наверное, кажется глупой, смешной и подозрительной. И даже извиняться теперь бесполезно. Это только усугубит неловкость. Все, что она может сделать, – предоставить идти всему своим чередом и постараться загладить свою вину перед этой милой парой, так преданно служившей ей проводниками в самые трудные первые дни. Ведь именно они познакомили ее с Адриеном, и уже за это она должна быть им благодарна до скончания веков.
Словно почувствовав ее смущение, он приблизился и шепнул:
– Не беспокойся, chérie. Я расскажу тебе когда-нибудь, как мы с Феликсом, Джеффом, Уорреном и Элизой играли в цыган в те времена, когда Керриган держал дом на широкую ногу. Креолы гостеприимный народ и могли задержаться у друзей на неделю, на месяц, на два месяца и даже на три – пока длится жаркое лето. Но сначала ты должна стать доброй хозяюшкой и помочь мне наверху.
Она сгорала от жажды и, выпив еще бокал вина, вдруг оказалась на винтовой лестнице, ведущей на верхний этаж. Адриен почти занес ее туда на руках, он не отрывал губы от ее щеки, то и дело останавливался и, прижав ее к стене всем своим горячим, зовущим к любви телом, целовал в губы. Кэтрин не могла отделаться от подозрения, что они здесь не одни, но всякий раз, оглянувшись назад, на уходящие во тьму ступени, никого не замечала.
– Я уверена, что кто-то внизу идет за нами, – прошептала она.
– Это всего лишь Джефф с Феликсом – вечно валяют дурака, – рассмеялся Адриен, покрепче обнимая ее. – Бокал шампанского успокоит тебя. У меня в спальне как раз припасена бутылка.
Когда она впервые в компании с Селестой осматривала эту комнату, ее поразила необычность обстановки. Но тогда был день, а теперь, под покровом ночи, здесь все выглядело еще более странно. В воздухе висел дым от курений, и вся комната напоминала арабский Восток.
Полы были застланы цветастыми пушистыми коврами. Ковры же висели и на грубых каменных стенах, смягчая их суровое однообразие богатыми переливами красок: ярко-янтарный, бежевый, лазурный и бордовый. Невообразимая смесь безделушек покрывала все свободные поверхности мебели из резного красного дерева: бронзовые статуэтки, фигурки из эбена, подвески из слоновой кости и уродливые японские маски с усами из человеческих волос. Тигровые шкуры и диковинные ткани застилали широкий диван, стоявший в окружении бархатных пуфиков и расшитых подушек. Освещала комнату огромная лампа, украшенная блестящими полудрагоценными камнями. Во времена она вполне могла бы освещать гарем какого-нибудь султана.
– Тебе нравится эта комната? – спросил Адриен, поднеся одну из масок к лицу.
Кэтрин невольно отшатнулась от узкоглазого, скривившегося в гримасе незнакомца.
– По крайней мере, она производит впечатление, – неохотно отвечала она.
– Я всегда останавливался здесь, когда мы гостили у Керригана. – Он отшвырнул маску в сторону и разлегся на кровати, скрестив ноги и закинув руки за голову. – Старик просто с ума сходил от всяких замысловатых безделушек и objets d'art.[21] У него было достаточно денег, чтобы позволить себе такую слабость, и он собрал здесь целую гору всякого барахла. – В его голосе прозвучала издевка, словно он презирал своего давнишнего гостеприимного хозяина, считая его достойным лишь влачить жалкое существование на Канальной улице вместе с остальным ирландским отребьем.
– Почему ты не рассказывал об этом раньше? – прошептала она.
Комната качалась, свет мерк у нее в глазах, из теней по углам наползала тьма. Губы Адриена странным образом изогнулись, а глаза стали огромными и немигающими, словно у кота, караулившего мышиную нору.
– Это имеет значение? – небрежно отвечал он.
– Наверное, нет. – Для нее ничто не было теперь важным, кроме полыхавшего у нее внутри желания, толкавшего ее к нему в объятия, чтобы тела их снова слились в одно целое.
Сегодня вечером он вел себя по-иному: оставив осторожность и почтительность, с которыми относился к ней со дня помолвки, он старался коснуться ее при малейшей возможности, а временами даже ухитрялся поцеловать – хотя при этом она ощущала, что он чем-то подавлен. Однако все пересилил восторг от его близости, и она всякий раз возносилась на седьмое небо от счастья, чувствуя на себе завистливые взгляды окружающих. Он же не пытался скрывать своей власти над нею, но это нисколько не тревожило ее, словно и не она так недавно больше всего на свете гордилась собственной независимостью.
– Иди сюда, – промурлыкал он.
Она приблизилась, и он схватил ее и заставил улечься на себя, так что ее груди уперлись в его манишку, а ноги оказались поверх его ног. Его руки запутались в ее волосах, пока те не оказались распущенными и не укрыли их лица шелковой занавесью.
– Адриен, – простонала она, чуть ли не с болезненным сладострастием отвечая на его прикосновения.
– Что такое, моя крошка? Чего ты желаешь? – Он дразнил ее, он заставлял ее умолять и прижиматься к себе. – Мне нравится твое платьице, его так легко расстегивать. Ты, наверное, именно поэтому надела его сегодня? Уж не проститутка ли вы в душе, мисс Кэтрин Энсон?
И тут, словно тьма, скрывавшаяся в тени под деревьями, потоком хлынула сквозь окна в комнату, Кэтрин снова почувствовала себя испуганной и одинокой. В этот краткий миг перед тем, как ее поглотил водоворот страсти, она с ужасающей ясностью вдруг поняла, что порабощение ее тела неотвратимо влечет за собою порабощение души и она бессильна противостоять этому – любовь к Адриену была слишком велика…
Но вот уже она не ощущала ничего, кроме пожара, снедавшего ее тело, и торопливо принялась срывать с себя одежду, стараясь уничтожить последние барьеры между собой и Адриеном, чтобы припасть к нему, ласкать его, целовать и наслаждаться его ласками без сожалений и стыда. Вся трепеща от наплыва чувств, она всхлипнула:
– Не оставляй меня никогда, Адриен!.. О, это удивительно!.. Еще… еще…
Он опрокинул ее на кровать, его ласки и голос стали неожиданно грубыми: исчезла нежность. Исчезла показная любовь.
– Так вот чего ты хочешь? Сыграть со мною сцену насилия?
Однако ее ничто уже не волновало, она твердила про себя:
«Конечно, он любит меня – он стал грубым, чтобы я испытала еще большее наслаждение. Ведь это нравится мне».
Вскоре его бедра начали ритмично двигаться, и ей показалось, что наконец-то приходит вожделенное облегчение, и на несколько счастливых мгновений она вознеслась на вершину блаженства. Разрядка пришла скоро. И ей показалось, что она умерла. Тьма навалилась на нее, и она опять закружилась в водовороте кошмаров. «Отец! Спаси меня!»
