Дженнифер Блейк - Вкус страсти
Астрид, стоявшая рядом с Маргаритой, смотрела на хозяйку, широко раскрыв глаза. Она, несомненно, помнила, при каких обстоятельствах Ричард III стал королем. Он тогда использовал эту историю для того, чтобы убедить парламент объявить детей Эдуарда от Елизаветы Вудвилл незаконнорожденными. Это был его первый шаг на пути к престолу, который он хотел отобрать у брата. Немногим позже его юных племянников, сыновей Эдуарда, видели играющими у ворот Тауэра, и с того момента об их судьбе ничего не известно.
Совершенно в духе предшествующих событий, леди Элеонора Батлер очень вовремя умерла в стенах женского монастыря. Но последнее событие не имело отношения к причине визита Маргариты.
— А ребенок? — спросила она, немного повышая голос, чтобы вернуть мысли монахини из прошлого в настоящее. — Это был мальчик? И если так, что с ним случилось?
— Мальчик, да, и такой красивый: мягкие золотистые локоны, синие глаза… Я присутствовала при его рождении. Я помогла ему прийти в этот мир, помогла сделать свой первый вдох, хотя и сомневаюсь, что это было благодеянием.
Лоб Маргариты перерезала морщина.
— Почему вы так считаете? — спросила она.
— Что? Ах, понимаете, его отец был там и видел, что родился сын. Он назвал его Эдуардом в честь самого себя. Затем он забрал мальчика и приказал поставить ему клеймо. Как же милое, невинное дитя плакало при этом, слушать его крики было ужасной мукой. Да и как ему не плакать, если, придя в этот мир, он сразу же испытал такую боль? И ведь этот ужасный ожог ему сделал его собственный отец, исключительно чтобы прославить себя.
Оливер шепотом выругался. Астрид зажала себе ладонью рот, пытаясь сдержать крик, а возможно, ее тошнило.
У Маргариты заболело сердце, когда она представила, как в кожу маленького Дэвида впечатывают раскаленное клеймо. Вместе с тем ее охватило лихорадочное возбуждение. Знак, поставленный по приказу короля Плантагенета. Она поступила правильно, пойдя по оставленному им следу. Она поступила правильно, приехав сюда.
— Это сделал Эдуард? — спросила она, с трудом ворочая языком. — Но почему? Почему?
Бусинки четок защелкали быстрее, свидетельствуя о волнении старушки.
— Ребенок был его сыном, понимаете? К тому времени Эдуард уже женился на Вудвилл, но она еще не понесла от него. Он хотел заклеймить сына, чтобы иметь возможность найти его потом, если бы у него не родилось других сыновей. Высокомерный, эгоистичный человек! Так использовать ребенка… Ему воздалось по заслугам: его сыновья, рожденные Елизаветой Вудвилл, ненадолго его пережили.
— Вы хотите сказать… Вы сейчас о принцах в Тауэре?
— А разве о них не думают все те, кто пережил эти ужасные времена? Жаль этих мальчиков, их жизни оборвались по такой низменной причине. — Слезы заблестели в добрых глазах старой монахини, потекли по ее щекам. — Что детям корона? Им нужно было позволить смеяться и беззаботно играть. Но нет! Сам факт их рождения сделал их пешками в чужой игре, их сгубили амбиции другого короля.
— А заклейменный младенец, что случилось с ним? — В ожидании ответа Маргарита затаила дыхание. Столь многое зависело от него, столь многое!
Лицо старушки скривилось, ее голова заметалась по подушке.
— Ах, бедный малыш! Через несколько лет его отослали прочь, но я не знаю куда. Говорят, в какое-то место недалеко от королевского дворца, откуда в случае необходимости его можно было быстро забрать и предъявить народу.
Женский монастырь, где Бресфорд обнаружил Дэвида, был в двух шагах от задних ворот Вестминстерского дворца. И правда, очень близко и чрезвычайно удобно.
Не успела Маргарита понять это, как Астрид дернула ее за рукав, вынудив наклониться, и горячо зашептала хозяйке на ухо.
Маргарита кивнула и снова выпрямилась, опустив сплетенные руки перед собой.
— Возможно, вы лечили упомянутый вами ожог, пока он не зажил? Вы видели, где он находится и как выглядит, его размер и форму?
Сестра Беатриса еще сильнее разволновалась.
— Был он размером с мою ладонь, и такой большой на крошечном плечике, чудовищно багровый на нежной коже. Как выглядел? Какой-то еретический символ: несколько колец, а внизу прямая полоска — как детский рисунок цветка. Я едва могла смотреть на эту печать дьявола. Кроме того, малыш успокаивался, лишь когда я брала его на руки и ходила туда-сюда.
— Dio! — ахнул Оливер. — Ах, Dio!
Маргарите очень хотелось так же ахнуть. Клеймо, только что описанное монахиней, в точности соответствовало клейму на плече Дэвида. Когда-то оно, возможно, было большим, но Дэвид вырос, и теперь оно занимало значительно меньше места. Однако рисунок с течением времени не изменился, он остался в точности таким же, каким был изначально.
Это также означало, что он не был Эдуардом V, которого все считали умершим в Тауэре. Он никогда не был тем исчезнувшим юным наследником.
Нет, все куда лучше! Если сыновья Эдуарда IV от Елизаветы Вудвилл были незаконнорожденными, как заявил его брат Ричард III, то в законности его брака с леди Элеонорой Тэлбот Батлер никаких сомнений не возникало. Ребенок от этого брака являлся единственным законным наследником Эдуарда. Таким образом, Дэвид был единственным законным наследником английского престола.
Маргарита откашлялась, пытаясь избавиться от кома в горле.
— Я рада, так рада, что сына Эдуарда утешали, когда он плакал!
Затуманенные глаза старой монахини снова заполнились слезами.
— Такой сладкий малыш, такой сладкий, — запинаясь, сказала она, а ее пальцы лихорадочно перебирали четки. — Я часто думала о том, что с ним случилось, выжил ли он, где он теперь. Если он жив, то стал уже совсем взрослым мужчиной и мог быть королем. Моя совесть часто грызет меня за то, что я ничего не сделала, когда его отец умер. Я должна была, я знаю, что должна была.
— Если бы Ричард III узнал о мальчике, то он, возможно, устранил бы его, как устранил других, — попыталась успокоить ее Маргарита.
Голова монахини снова заметалась по подушке.
— Я тоже себе так говорю, но ой ли? Сел ли он на трон из-за своих амбиций или потому, что считал себя вправе? Уже слишком поздно пытаться это узнать, слишком поздно.
Я допустила, чтобы этого милого ребенка спрятали и забыли. Эдуард IV умер, и его сыновья тоже умерли, вот и все. У малыша отняли его неотъемлемое право, а все потому, что я молчала.
— Если бы вы заговорили, то вас, возможно, тут же заставили бы замолчать.
— Да, и таким образом я позволила страху превратить меня в трусиху. А сейчас мне все равно — я умираю. Мы не должны жить в страхе перед смертью, ведь есть вещи намного хуже ее.
