Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения

— Хм. — Он покорно вздохнул. Геро прекрасно знала: он сделает что угодно, лишь бы доставить радость матери.

— И, — добавила она, взяв кусочек поджаренного тоста, — это доставило бы радость и мне тоже.

— Он тебя ударил! — возмутился Гриффин.

— А я его простила, — улыбнулась Геро. — Он преподнес мне невероятно дорогое изумрудное ожерелье в знак примирения.

— Это его Лавиния заставила, — заявил Гриффин.

— Тем не менее, это красивый жест. — Геро смотрела на него и хрустела сухариком. — И еще он каждый день целых три недели присылал мне розы. Не могу понять, почему ты положил этому конец.

— Весь дом пропах этими проклятыми увядающими розами, — пробурчал Гриффин. — Чертовски противно.

Жена взглянула на него своими чистыми, прозрачными как бриллианты глазами.

— Тебе не кажется, что если я могу его простить, то и ты можешь?

Он хмыкнул. Хмыканье стало у него привычкой с тех пор, как он женился на Геро. И от этого он падал в собственных глазах. Вдруг ему пришла в голову интересная мысль:

— Если я вынесу этот несомненно ужасный обед с Томасом, ты меня поцелуешь?

Геро подозрительно на него посмотрела. Да, его жена прелестна, но не глупа.

— Я всегда тебя целую.

— Нет, — вкрадчиво произнес он. — Я хочу особый поцелуй. — И увидел, как порозовели ее щеки. Господи, они женаты уже неделю, а он все еще способен заставить ее покраснеть! Его победам нет конца.

— Ты пытаешься шантажировать меня? — недоуменно прошептала Геро. — Это низко, даже для тебя.

Он расправил манжеты рубашки.

— Я предпочитаю считать это побуждающим мотивом.

Она чуть слышно фыркнула.

— Всего один поцелуй. — Он опустил веки, представляя, как она целует его там. — Один совсем маленький, крошечный поцелуй.

Какой восторг видеть ее густо покрасневшие щеки!

— Негодник.

Он улыбнулся:

— Искусительница.

— Ты пойдешь?

— А ты меня поцелуешь?

Геро закусила губу, видя, как натянулись спереди на нем панталоны.

— Возможно.

Вот почему спустя несколько часов Гриффин поднимался по ступеням Мэндевилл-Хауса. Но даже мысли о глазах Геро, когда она пробормотала «возможно», не улучшили его настроения. Он постучал, надеясь в душе, что брата нет дома, и тогда он с чистой совестью вернется к жене.

Однако дверь распахнулась, его впустили и провели в столовую. Гриффин окинул взглядом комнату. В конце длинного стола красного дерева сидел брат. По его правую руку стоял обеденный прибор. Больше никого за столом не было.

Он не видел Томаса уже несколько недель. За это время они оба успели жениться, и Томас — что весьма занятно, поскольку он не привык к такой роли — вынес скандал, правда, незначительный, из-за того, что выбрал в жены пользующуюся дурной славой миссис Тейт.

Гриффин подошел к Томасу.

— Где Лавиния?

Томас, который встал при его появлении, взял бокал с вином и сделал изрядный глоток, хмуро глядя на Гриффина.

— Она сказала, будет лучше, если мы пообедаем вдвоем.

Гриффин уселся и сообщил:

— Геро тоже не придет.

Томас опустил глаза.

— Я действительно очень сожалею, что ударил ее.

— И правильно, что сожалеешь, — пробурчал Гриффин и посмотрел в сторону. — Она говорит, что простила тебя.

Томас вздохнул:

— Я рад.

Гриффин уставился на свой бокал. Если он сейчас его осушит, то скорее всего будет продолжать пить в течение всего обеда, а когда вернется домой к Геро, то не будет трезв и не получит от нее поцелуй.

Томас кашлянул:

— Лавиния говорит, я должен сказать, что я тебе верю.

Гриффин не сразу сообразил, о чем это он.

— Веришь?

Томас кивнул.

Гриффин так грохнул ладонью по столу, что подпрыгнули тарелки, а вилка соскользнула на пол.

— Тогда почему, черт тебя подери, ты не сказал мне этого раньше?

— Ты всегда ей нравился, — сердито заявил Томас.

— Энн?

Томас кивнул.

— И что? Она же вышла за тебя.

— Но если бы у меня не было титула…

— Но он у тебя был, — почти заорал Гриффин.

Томас с силой опустил руку, и бокал с треском упал на пол.

— Ты не понимаешь! И никогда не понимал! У меня был титул и привязанность отца, но это тебя любила мать и все остальные!

Гриффин недоуменно заморгал.

— Ты… ревновал? Меня?

Томас отвернулся, у него задергалась щека. И тут Гриффин расхохотался, ухватившись за живот, и согнулся над столом.

— Это не смешно, — сказал Томас, когда Гриффин смог отдышаться.

— Чертовски смешно. Ты почти не разговаривал со мной три года. И все потому, что ты меня ревновал. Господи, Томас! Ты богаче, старше и намного красивее меня. Чего еще тебе нужно?

Томас дернул плечом.

— Ты всегда нравился ей больше.

— Кому? Энн или матери?

— Обеим. — Томас уныло уставился в стакан. — Когда отец умер, я думал, что всем буду заниматься сам. В конце концов, маркиз — я. Но потом мы узнали об отцовских долгах. И мать вызвала тебя из Кембриджа.

— У меня мозги лучше соображают по части денег.

Томас сдержанно кивнул:

— Да, это так. Хотя тебе было всего двадцать — на два года меньше, чем мне, — ты немедленно занялся делами, что и спасло нас от краха.

— А ты предпочел бы, чтобы мы все отправились в долговую тюрьму? — сухо осведомился Гриффин.

— Нет. — Томас поднял лицо, посмотрел прямо ему прямо в глаза и честно признался: — Я предпочел бы, чтобы это я спас мать.

Гриффин с минуту молчал, думая о том, чего стоило Томасу допустить, что он в чем-то не преуспел.

Он наклонился, налил брату вина из графина.

— Каждый раз, когда ты произносил речь в парламенте, мать описывала мне в подробностях — страницу за страницей, — какие вопросы ты затрагивал и как на это реагировали лорды.

Томас от неожиданности открыл рот.

— На самом деле?

Гриффин кивнул.

— На самом деле. Разве ты ни разу не замечал ее на галерее для дам?

— Нет. — Томас был потрясен. — Я понятия не имел.

— Ну, теперь имеешь. — Гриффин поставил графин на стол и откинулся на спинку стула. — К тому же какой прок от двух финансовых гениев в семье?

Скрип двери в спальню разбудил Геро. Она зевнула и лениво потянулась, глядя, как Гриффин поставил свечу и сбросил парик.

Хотя это было совсем не модно, они решили спать в одной комнате… и в одной постели. Поэтому после свадьбы Геро обосновалась в его спальне, а гостиную рядом переделывали в туалетную комнату для нее.

— Ты поздно, — пробормотала она сонным голосом.

Гриффин повернулся к ней с полотенцем в руке — он умывался из таза.