Элизабет Чедвик - Зимняя мантия
Симон отвернулся от моря и взглянул на человека, который завлек друзей в заговор, а сам сбежал в Бретань, где жил в роскоши и спокойствии.
– Скорее всего, вы видели меня при дворе Завоевателя, – без всякого выражения произнес Симон. – Я был слугой, а отец – одним из управляющих двором короля Вильгельма.
Де Гал щелкнул пальцами, унизанными золотыми кольцами.
– А, вспомнил. Парнишка, который сломал ногу!
– Парнишка, которого Уолтеф Нортумберлендский спас из-под копыт взбесившейся лошади, – поправил его Симон, следя за реакцией бретонца, который перестал улыбаться и положил руку на эфес меча.
– И это помню, – пробормотал он. – Один из самых смелых и глупых поступков, которые я когда-либо видел. Я радовался, что не полез сам, но одновременно чувствовал стыд, что не сделал этого.
– А что вы почувствовали, когда умер Уолтеф? – спросил Симон, отбросив церемонии. – Вам тоже было стыдно, милорд?
Темные глаза сверкнули, краска залила худые щеки.
– По какому праву вы меня допрашиваете? – взорвался он.
– По праву крови, – ответил Симон. – Я женат им старшей дочери Уолтефа, и мой сын, его внук, носит eго имя. Уолтеф не дожил до свадьбы своей дочери и рождения внука, потому что доверился человеку, которого считал своим другом.
Де Гал сжал зубы.
– Вы не имеете права судить меня, – хрипло проговорил он. – Только Господь может.
– И я уверен, Он это сделает, – холодно заметил Симон. Он хотел уйти, но де Гал схватил его за рукав.
– Вы не понимаете. Уолтеф действительно был моим другом, и не проходит дня, чтобы я не сожалел о случившемся. Если бы я мог вернуться в юность и все изменить, я бы поступил иначе.
– Похоже на то, – ответил Симон, стараясь на обращать внимания на печальное выражение на лице де Гала. – К тому же вы сохранили бы и титул графа Норфолкского. – Он высвободил руку. – Моя жена носит память об отце, как кандалы, и я ничего не могу сделать, чтобы освободить ее. Вы хоть знаете, сколько горя вы принесли?
– Куда меньше, чем сидевший на троне тиран, – резко ответил де Гал. – Наш замысел был плохим и несвоевременным, но выстраданным.
Симон махнул рукой.
– И привел к беде.
– Я знаю. Считаю себя виноватым, и, хотя вы мне не поверите, потому что плохо обо мне думаете, я принял клятву крестоносца, чтобы искупить грехи прошлого. В Иерусалиме я помолюсь за душу Уолтефа и обрету покой. Если я умру по дороге, мои кости подтвердят мою искренность.
Симон старался сохранить свое презрение к де Галу, но невольно поддавался на его чистосердечие. Хотя, возможно, тот притворялся.
– Мне жаль дочку Уолтефа. Такая милая была малышка… – продолжил де Гал. – Я знаю, он души в ней не чаял, она его тоже обожала. – Он поморщился. – Боюсь, меня онa не любила. Даже тогда она знала, что это я увожу от нее ее отца.
Конечно, не один де Гал виноват, подумал Симон, другие тоже сыграли свою роль.
– И с тех пор ничего не изменилось, милорд, – произнес он вслух. – Ищите прощения у Господа и удовольствуйтесь этим. Думаю, нам не о чем больше говорить…
Де Гал тяжело вздохнул.
– Я…
Но его перебило громкое восклицание Стефана Омальского, который, стоя рядом, изо всех сил старался не прислушиваться.
– Бог ты мой, бедняги!
Симон увидел, как один из грузовых кораблей перевернулся на полпути к выходу из гавани. Маленькие фигурки быстро исчезли под водой. Некоторым повезло, они успели ухватиться за мачту, но они не умели плавать, и тяжелая одежда тянула их вниз. Большинство утонуло. К ним спешили на помощь другие галеры.
– Да пощадит Господь их души, – прошептал де Гал, перекрестился и покачал головой. Среди тех, кто с ужасом следил за происходящим, раздались крики. Некоторые считали, что это дурной знак.
– Это посланное нам испытание! – провозгласил Робер Нормандский, встав в позу. – Те, у кого нет мужества, могут ползти домой, поджав хвосты. Наши соотечественники сейчас на небе со Спасителем. Да, мы потеряли корабль, но всего один, у нас их много.
Слушая его, Симон понимал, как ему удавалось привлекать людей на свою сторону в противостояние с Руфусом Вильгельмом.
Немногие выжившие после крушения галеры были доставлены на берег вместе с телами, которые удалось выловить. Священник Робера вышел вперед, чтобы прочитать заупокойную молитву.
Женщина в мокром платье, с облепившими лицо волосами упала на колени у одного из тел и зарыдала. От ее плача волосы на затылке у Симона встали дыбом. Он узнал женщину, хотя в последний раз видел ее двадцать лет назад. Овальное лицо, широко поставленные глаза фиалкового цвета. Сабина – дочь сокольничего, с которой у него был первый невинный роман.
Он протолкался сквозь толпу и взглянул на мужчину, чью голову она держала на коленях. Время посеребрило его бороду, но он сразу узнал того парня, который заменил его в объятиях Сабины. К его тунике был пришит красный крест, уже слегка выгоревший и потрепанный по краям.
Кто-то наклонился к Сабине со словами сочувствия, но получил решительный отпор.
– Он мой муж! – зарычала она, как волчица. Наклонившись над мертвым мужчиной, она покрывала поцелуями его лицо и зарылась пальцами в его волосы. – Почему Господь не забрал меня вместе с ним?
Симон наклонился над ней.
– Сабина?
Она посмотрела на него невидящим взглядом и прорычала:
– Оставь меня!
– Сабина, посмотри на меня. Я Симон. – Он коснулся ее плеча. – Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.
В ее взгляде промелькнуло понимание.
– Никто не может мне помочь! – простонала она. – Мой муж умер. Я тоже должна была умереть. Уходи. – Она положила руку на холодную грудь мужа, как будто могла заставить его сердце забиться. – Мы должны были вместе увидеть Иерусалим и помолиться за наших детей.
Симон мог уйти, как сделал Ральф, притвориться, что это не его дело, но его совесть не даст ему покоя. Он выпрямился и жестом позвал двух своих солдат.
– Принесите носилки, – распорядился он, – и отнесите этого человека в ближайшую церковь. – Он снял плащ и накинул его на плечи Сабины.
Другим людям, спасенным с перевернувшейся галеры, нашли сухую одежду, напоили их горячим вином. Священники прочитали заупокойные молитвы, слуги вырыли могилы.
Когда первая жуткая волна горя схлынула, Сабина села молча у тела своего мужа и стала ждать, когда за ним придут, чтобы похоронить. Она смыла соль с его волос и бороды и расчесала их. Теперь она сидела неподвижно, сложив руки на коленях.
Симон протянул ей чашу с вином, и она посмотрела на нее так, будто не понимала, что это такое.
– Я не хотела идти в этот поход, но он считал, что так будет лучше, – хрипло проговорила она. – Он думал, что, если мы обратимся к Богу у самого святого алтаря, расскажем, как мы Его любим, Он простит нам грехи наши и вознаградит нас… – Она нерешительно отпила глоток. Рука тряслась так сильно, что она с трудом удерживала чашу. – Но наши грехи оказались больше, чем мы думали, – посмотри, что Господь сделал…
