Мой любимый герцог - Эви Данмор

– Сначала все эти фермеры и Хлебные законы, – произнесла ее величество, кинув язвительный взгляд на его последний отчет, – теперь вы настаиваете на том, чтобы Биконсфилд как можно чаще выступал на публике – в ратушах! Не удивлюсь, если дальше вы посчитаете необходимым предоставить избирательное право рабочим.

– Такого предложения вы не найдете в моей концепции, ваше величество.

– Впрямую нет, – сказала она язвительно, – но, полагаю, все к тому идет. Подумать только! Выступать в ратушах! К тому же Биконсфилд с его телосложением никак не сможет придерживаться предложенного вами чудовищного расписания.

– Значит, я пребывал в заблуждении, – ответил Себастьян, – полагая, что если он баллотируется на пост премьер-министра, то вполне способен общаться со своими избирателями.

Как только эти слова вылетели у него изо рта, Монтгомери понял, что они прозвучали чересчур саркастически. Он поражался сам себе. Самообладание покинуло его, да еще на важном стратегическом совещании с королевой. Ее величество казалась не менее удивленной. Ее глаза сначала расширились, а потом сузились, превратившись в холодные щелки.

– Учитывая, сколь много поставлено на карту для страны и для вас лично, я думала, что вы, как никто, заинтересованы в победе на этих выборах, – произнесла она.

Монтгомери медленно выдохнул.

– Я заинтересован. То, что я предлагаю, – лучшая стратегия для победы.

– Ваша стратегия вполне может обеспечить победу в выборах, – согласилась королева, – но это не будет победой партии.

– Не понимаю, ваше величество.

– В победе тори мало пользы, если де-факто партия перестанет быть партией тори.

Он никогда не понимал желания идти к победе окольными путями.

Королева встала, Монтгомери тоже поднялся, и она принялась расхаживать перед ним с сердитым видом.

– Я считала вас человеком с твердыми принципами. Теперь же вижу, что результат вы ставите выше принципов. О нет, мы не потерпим оппортуниста в своих рядах.

Себастьян сжал кулаки за спиной.

– И все же ни одно из моих предложений не идет вразрез с моими принципами.

Королева замерла. Она медленно повернулась к нему, что привело бы в ужас менее сильного человека.

– Значит, все хуже, чем мы думали, – холодно сказала она. – Так вы, оказывается, либерал, Монтгомери.

С таким же успехом она могла назвать его предателем. Они смотрели друг на друга с разных концов зала, настороженно пытаясь угадать, как поведет себя противник.

Когда королева заговорила снова, ее тон был ровным.

– В день вашей первой аудиенции со мной вы были юным девятнадцатилетним герцогом с глазами взрослого. Тогда я увидела в вас что-то. По правде говоря, вы напомнили мне Альберта. Он тоже был спокойным и тихим. У него был непоколебимый моральный кодекс, и он предпочитал поступки словам – качества, которые в наше время очень редко встречаются в мужчинах и которые я очень ценю. Скажите, вы никогда не задумывались, почему после развода неприятности обошли вас стороной?

Себастьян наклонил голову.

– Я всегда знал, что моя репутация находится под вашей надежной защитой, за что я вам искренне признателен.

Королева презрительно усмехнулась.

– Мы не могли допустить, чтобы порочная безмозглая девчонка погубила столь выдающегося деятеля. И все же мы слышали, что на прошлой неделе вы вступились за суфражисток. Они же злобные, глупые создания. И все как одна поддерживают Гладстона.

Ах вот в чем дело. Так-так. Вот в чем причина недовольства ее величества. Однако кто же, задался герцог вопросом, кто мог донести новость до Букингемского дворца, да еще в столь короткий срок? Тут он понял, что небольшая заминка сказала королеве все, что ей нужно было знать. На лице королевы появились следы ярости, глаза злобно прищурились. Он рассердил ее не на шутку.

– Мое участие в этом деле было частным, а отнюдь не политическим, – ответил Монтгомери.

Королева одарила его ледяным взглядом.

– Мы далеки от того, чтобы вмешиваться в личные дела наших подданных. Особенно в дела тех, кто стал личным разочарованием для нас.

Она потянулась за колокольчиком.

– Мадам, с этими женщинами обращались как с преступницами и содержали в условиях, совершенно не подходящих для женщин.

Королева смотрела на него так, как будто совсем его не знала.

– Уж не предлагаете ли вы поощрять их деятельность? Вам ли не знать, что, когда женщине дают волю, она не знает меры? Женское сердце – жестокая штука. Мы советуем вам, Монтгомери, хорошенько поразмыслить о том, каким принципам вы привержены, к чему стремитесь. Если уважение королевы не является для вас стимулом, то позаботьтесь хотя бы о своем родовом гнезде.

Раздался холодный звон колокольчика. Аудиенция была окончена. Его предупредили, его приструнили. Но что по-настоящему поразило Себастьяна, так это то, что ему было решительно все равно.

– Отстранена? – Хэтти была потрясена.

Люси и Катриона, казалось, потеряли дар речи. Крошечные сэндвичи на многоярусных тарелках перед ними были забыты, как и бутылка шампанского, которую Хэтти заказала в честь завершения накануне работы над «Еленой Троянской».

– Да, – сказала Аннабель, – но скоро меня восстановят.

Она выехала из Леди-Маргарет-Холл сегодня утром, чемоданы уже были оставлены на хранение в крошечной комнатке небольшого домика миссис Форсайт в Джерико.

– Как же так?! – бушевала Хэтти. – И все из-за меня! Оставайся у нас, тетя будет только рада.

– И у нас есть комната для гостей, – сказала Катриона. – Отец даже не заметит твоего присутствия.

– Поставим раскладушку у меня в гостиной, – предложила Люси.

– Спасибо, – сказала Аннабель, – это очень великодушно с вашей стороны, но как вы не понимаете? Если меня отправляют подальше из-за того, что я порочу колледж, вам не стоит появляться в моей компании.

– Это правда, – резко сказала Люси, – поэтому тебе следует остановиться именно у меня. Меня не заботит репутация.

Катриона и Хэтти притихли.

Атмосфера в роскошной комнате стала напряженной.

Аннабель поднялась на ноги.

– Люси, знаю, ты считаешь себя паршивой овцой, но не хочешь же ты навредить своему делу.

Нежное лицо Люси вытянулось и приобрело решительное выражение.

– Неужели ты думаешь, что я отвернусь