Эльза Вернер - Мираж
— Хорошо! Скажите ему, что я приехала. Я приготовилась к этой встрече.
Физиономия Гартлея показывала, что он боится этой встречи, но ему оставалось только повиноваться требованию, выраженному так решительно. Он поклонился и предложил Зинаиде руку, чтобы провести ее в дом. Он ввел ее в гостиную и тотчас пошел за Марвудом.
Зинаида села, но через минуту поднялась, подошла к окну и тотчас снова отошла; мирная, ясная красота ландшафта показалась ей насмешкой. Она начала в лихорадочном волнении быстро, безостановочно ходить по комнате; было ясно, что она решилась на все. Она знала, что ей придется выдержать борьбу, чтобы увидеться с сыном, и готова была бороться.
Дверь открылась, и на пороге появился лорд Марвуд. Он остался все тем же красивым, холодным, высокомерным аристократом, только холодность и высокомерие проявлялись еще резче; теперь вся его внешность выражала ледяную неприступность. Он поклонился жене церемонно и корректно, как совершенно посторонней. Зинаида не ответила на его поклон и молчала, мрачно глядя на человека, который еще назывался ее мужем и был отцом ее ребенка. Он заговорил первый:
— Гартлей сказал мне, что вам угодно говорить со мной. Смею спросить, чем я обязан неожиданной честью видеть вас?
— Не лучше ли будет, если мы избавим друг друга от этой комедии? — жестко спросила Зинаида. — Вы не оставили мне выбора, и я должна была явиться для свидания с сыном к вам; вы вынудили меня к встрече, от которой я надеялась навсегда быть избавленной. Вы должны понимать, чего мне это стоит, но все равно я здесь и хочу видеть Перси! Я требую своего права, права матери, в котором вы до сих пор столь неслыханным образом отказывали мне и которое ни один закон не может у меня оспаривать.
— Это еще вопрос, — холодно возразил Марвуд. — Добровольно покинув Англию, вы отказались этим от ваших прав супруги и матери, и от меня зависит признавать ли их еще или нет.
— И это говорите мне вы, — воскликнула Зинаида со сверкающими глазами, — хотя сами заставили меня решиться на этот шаг! Да, я убежала от жизни, которая стала для меня адом из-за вас! Я разорвала цепи, которыми вы приковали меня к вашему свету, где каждое теплое душевное движение, каждое чувство подавляется холодным, лживым этикетом. Если бы я подозревала, что вы воспользуетесь этим для того, чтобы отнять у меня ребенка, может быть, я, несмотря ни на что, продолжала бы терпеть этот ад.
Лицо Марвуда осталось невозмутимым при этой страстной вспышке, и он ответил без малейшего волнения:
— Вы очень откровенны, но, как известно, вы любите выражаться эксцентрично. Как бы то ни было, вы не имеете права жаловаться на этот «холодный, лживый этикет», потому что вы с самого начала открыто пренебрегали им, постоянно доставляя обществу повод жалеть меня за мой выбор.
— Обществу! — Зинаида горько усмехнулась. — Для вас это — единственное мерило, и вы не можете простить мне, что я всегда презирала ваше спесивое английское общество. Зачем же вы так упорно добивались моей руки? Вы ведь знали, что я вас не люблю, — я никогда не скрывала этого от вас, и все-таки вы сделали все, чтобы получить меня. Вы никогда не любили меня, Френсис, а теперь ненавидите, и я плачу вам тем же от всей души, потому что вы целые годы мучили меня этой холодной насмешкой, рассчитанной на то, чтобы довести меня до отчаяния. И вы довели меня до того, что я прокляла день, когда протянула вам руку, и этот несчастный брак…
— Прошу вас, без сцен! — перебил ее Марвуд. — Я признаю, что вы чрезвычайно сильны в них, но сам их ненавижу. К чему вообще эти упреки? Мы ведь совершенно сходимся в желании законным порядком расторгнуть этот давно уже не существующий брак, и я готов идти навстречу всем вашим требованиям. Вы знаете, что я ставлю только одно условие.
Его речь и вся его внешность в самом деле были пропитаны «холодной насмешкой», возмущавшей его жену. Что этот человек мог довести страстную женщину до отчаяния — было совершенно понятно. И теперь она воскликнула с ужасающей горячностью:
— Не говорите мне об этом невозможном, позорном условии! Я должна отказаться от всяких прав на сына? Разве я преступница, потерявшая право обнять его? Я отдала бы все, чтобы освободиться от цепи, которая еще волочится за мной, но отречься от сына — никогда!
— Подумайте, миледи! — сказал Марвуд ледяным тоном. — Теперь я еще предоставляю вам выбор, и если вы уступите, то развод состоится с обоюдного согласия без неприятных осложнений. В противном случае я предъявлю это требование в судебном порядке, опираясь на закон. Вы покинули мой дом против моей воли, несколько лет жили отдельно и то, как вы пользовались самовольно захваченной свободой, в бракоразводном процессе послужит не совсем в вашу пользу. Я имею на этот счет самые точные сведения.
— Может быть, вы окружили меня шпионами? — презрительно спросила Зинаида. — Похоже на то! Я знала, что обо мне ходят сплетни, но это ложь!
Марвуд пожал плечами.
— Не будем об этом спорить, вернемся к главному вопросу. Вы, конечно, никогда не сомневались, что я сам захочу воспитывать своего сына и наследника, продолжателя моего рода, и не отпущу его от себя. Вы уже несколько лет не видели Перси, а теперь вам и подавно не особенно тяжело будет отказаться от него; у вас есть кем заменить его.
— Заменить? Кем? Что вы хотите сказать?
На губах Марвуда заиграла невыразимо оскорбительная улыбка.
— Я уже сказал, что располагаю точными сведениями. Я говорю о герое романтической любви вашей юности, который теперь снова вынырнул на свет Божий. Успокойтесь, я не ревнив и никогда не был ревнив; я находил только дерзостью со стороны молодого авантюриста метить так высоко. Но ему повезло, он стал знаменитостью, а вы будете свободны, как только захотите. Я думаю, вам не будет особенно тяжело переменить имя и звание леди Марвуд на имя Эрвальд; у вас никогда не было склонности к аристократизму.
Зинаида не ответила ни слова, только ее сверкающие глаза с угрозой обратились на мужа, оскорблявшего ее каждым словом, каждым взглядом. Она напрягала все силы, чтобы не потерять самообладания.
— Довольно! Кончим этот разговор. Я приехала не для того, чтобы спорить с вами, я хочу видеть сына — слышите? — хочу! И если вы будете настаивать на отказе, я силой ворвусь в его комнату. Посмотрим, посмеет ли кто-нибудь прогнать мать с его порога!
Страстная энергия этих слов показала Марвуду, что дальнейшее сопротивление невозможно, если он не хочет вызвать тягостную сцену. Он уступил, но на его губах появилась холодная, жестокая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.
