Эльза Вернер - Мираж
Ужас и изумление Гельмрейха длились не более нескольких секунд; гнев возвратил ему дар речи. Он засмеялся хрипло и сардонически.
— И ты хочешь быть женой Лотаря? Тебя выбрал человек, который жаждет покоя и за которым ты должна ухаживать у тихого домашнего очага. Если бы он видел тебя в эту минуту, то понял бы, что сделал. Ты — пара тому, другому, у которого глаза горят таким же огнем, как у тебя теперь. Он одной породы с тобой и прикует тебя к себе демонической силой, которой обладал и твой отец, а ты… ты раньше или позже сделаешь то, что сделала твоя мать, бежав из моего дома. Но, прежде чем дойдет до этого, прежде чем я вторично буду вынужден переживать это, я тебя собственной рукой…
Старик не договорил; трясущейся рукой он схватил тяжелый шандал, стоявший рядом на столе, и, напрягая последние, лихорадочно вспыхнувшие, силы, швырнул им в молодую женщину; в то же мгновение Эрвальд очутился возле нее и потянул ее назад. Шандал с грохотом упал на пол, как раз на то место, где только что стояла молодая женщина.
— Вы с ума сошли, профессор! — сказал Рейнгард строгим, повелительным тоном, каким говорят с помешанными, желая усмирить их. — Не вмешайся я, вы убили бы свою внучку.
Это вмешательство взволновало больного до крайней степени. Его глаза загорелись беспредельной ненавистью, он выкрикнул, едва владея языком:
— Вы? Вы? Прочь! Что вам надо?
— Охранять госпожу фон Зоннек, пока здесь нет ее мужа, — ответил Эрвальд и обратился к Эльзе: — Пойдемте, вы видите, ваш дедушка невменяем.
Он хотел увести молодую женщину, но она высвободилась и с криком испуга бросилась к профессору. Последний вдруг откинулся на подушки, все его тело задергалось в судорогах, но он оттолкнул руку внучки, когда она дотронулась до него, и крикнул:
— Прочь! Позови Лотаря… Лотарь!
В эту минуту Зоннек явился сам, привлеченный громкими голосами. Он подбежал к Гельмрейху.
— Что случилось? Опять припадок и так неожиданно? Дай ему капель, Эльза, может быть, пройдет.
Но на этот раз не прошло. Через несколько минут больной успокоился и лежал почти без движения, но его грудь дышала тяжело и из нее вырывалось хрипение. Губы шевелились, как будто он что-то говорил. Зоннек нагнулся к нему и сказал успокаивая:
— Мы тут; это я, Лотарь… я и моя Эльза.
Глаза умирающего снова вспыхнули насмешкой и ненавистью. У него уже не было голоса; с его губ срывался лишь глухой, страшный шепот, который мог разобрать только Зоннек, подставивший ухо.
— Твоя Эльза? Жалкий глупец! Берегись того… вон того! И ее береги от него… если еще не поздно…
Трясущаяся рука поднялась, чтобы указать на Эрвальда, но бессильно упала. Это была последняя вспышка угасающего сознания.
— Что он тебе сказал? Ты понял? — со страхом спросила Эльза.
— Ничего… бред умирающего, — ответил Зоннек вполголоса, но побледнел так, что даже губы у него побелели.
Гельмрейх уже не видел и не слышал, как хлопотали вокруг него, стараясь привести в чувство. Еще короткая тяжелая борьба — и все застыло в ледяном покое смерти.
— Умер! Будем радоваться, что он успокоился, — сказал Лотарь выпрямляясь.
Его голос был беззвучен, и он посмотрел тяжелым, вопросительным взглядом на друга и на жену, которая молча, без слез стояла на коленях у тела деда. Наступила продолжительная пауза. Никто не говорил, в комнате стояло жуткое молчание смерти.
Наконец Рейнгард подошел к другу и протянул ему руку говоря:
— Лучше я оставлю тебя теперь одного с женой. До завтра, Лотарь.
Он молча поклонился Эльзе и вышел. Лотарь посмотрел ему вслед прежним, странным, вопросительным взглядом, потом обернулся к жене и поднял ее с колен.
— Иди сюда, бедняжка! Выплачься здесь, — серьезным голосом сказал он, привлекая ее к себе на грудь.
Молодая женщина громко зарыдала.
31
По другую сторону гор, со всех сторон замыкающих кронсбергскую долину, лежало огромное озеро. Туда было не больше четырех-пяти часов езды, но местность носила уже совсем другой характер. Блестящая поверхность озера уходила вдаль; противоположный берег едва был виден. Горы несколько отступали, и у их подножья всюду виднелись утопающие в зелени поселения. Мирная красота местности привлекала любителей природы, и большие гостиницы давали в летнее время приют многочисленным туристам.
На террасе одной из этих гостиниц сидел Зоннек; его глаза были устремлены на ландшафт, но, казалось, он ничего не видел, погруженный в мрачную задумчивость. Его лицо всегда было серьезным, но теперь на нем отражалась усиленная работа мысли, а глаза разучились блестеть, как еще недавно, когда они говорили о великом тайном счастье. Озлобленный старик, уже три недели покоившийся в могиле, сумел даже последним своим вздохом сделать несчастными трех людей.
Послышались легкие шаги; Лотарь взглянул и улыбнулся; подходившая к нему жена не должна была видеть его мрачного настроения. Эльза носила траур по деду, и черное платье еще выгоднее оттеняло ее свежее розовое лицо.
Она села против мужа и сказала с подавленным вздохом:
— Я пришла одна; Зинаида поехала-таки в Мальсбург. Она не слушает ни просьб, ни доводов и хочет добиться свидания с сыном.
— Будет страшная сцена, — озабоченно сказал Лотарь. — Зинаида не умеет действовать обдуманно и не знает меры, когда увлекается. От каких только безумных планов не пришлось мне отговаривать ее, с тех пор как она знает, что ее сын здесь! Да и то она сдавалась только на минуту, пока я доказывал ей их невыполнимость.
— Разве ты не мог хоть поехать с ней?
— Это ничего бы не дало. Марвуд счел бы это непрошенным вмешательством, да и Зинаида не желала этого.
— Он довел ее до крайности, — с волнением сказала Эльза. — Она два раза писала ему, прося, чтобы он прислал ей сына в Кронсберг на один только день, — он отказал. Боже мой, имеет же мать право видеть своего ребенка!
— Кто думает о правах, когда дело заходит так далеко, как у них. Впрочем, я понимаю отказ Марвуда; он боится, что если ребенок попадет в руки матери, то она уже не возвратит его добровольно, и придется прибегать к насильственным мерам. Я тоже боюсь этого и потому решился поехать сюда с тобой; я надеялся, что мне удастся через Гартлея устроить так, чтобы мальчика прислали к матери сюда, в гостиницу, если я поручусь, что он будет возвращен; я велел передать Марвуду, что Зинаида здесь, с нами, но он отказал. Гартлей лично принес мне ответ. Мы ничего не можем сделать, остается предоставить дело его естественному течению. Один Бог знает, чем это кончится.
Наступила пауза. Супруги молчали, глядя на освещенное солнцем озеро.
