Альбер Бланкэ - Война амазонок
– А вот что, злодей! – воскликнул Ренэ, схватив его за горло.
– Ренэ Мансо!
– Это я, проклятый! Говори, где малютка? – спросил он и, не давая ему опомниться, смял под себя.
– Выпусти меня, изверг! – зашипел Гондрен.
– Не выпущу, пока…
Но Ренэ не успел кончить, потому что Гондрену удалось вытащить кинжал и воткнуть его в грудь бедного юноши.
Ренэ вскрикнул и повалился навзничь, выпустив из рук Гондрена. Он упал на мостовую, сильно ударившись головой о камень.
Гондрен бросился бежать, но через несколько минут успокоился и тихо направился к ратуше, сверкающей огнями.
Глава 10. Популярность
В древнем дворце купцов доброго города Парижа бал был в полном разгаре. Что называется, пир горой, потому что, во-первых об этикете не было и помину, а во-вторых, парламент в этот день назначил приговором цену за голову общего врага, ненавистного кардинала.
Советник Мартино, предложивший это требование от имени правительства, был героем дня. Даже его враги предсказывали, что быть ему после первых выборов президентом.
– Ты был красноречив, как ангел, – сказала Генриетта, обнимая его по возвращении с заседания.
– Кто тебе это сказал?
– Герцогиня де Монпансье прислала Жана д’Эра рассказать мне о твоих успехах.
– Опять Жан д’Эр!
– Полно, ревнивец, имей же полное доверие к твоей жене.
– Ты права, если тебе хочется, продолжай принимать Жана д’Эра по-прежнему, как будто ничего не было. Не надо давать повод злым языкам, которых спустили с цепи против счастливейшей семьи в Париже.
Вследствие взаимного согласия прекрасная советница была по обыкновению любезна с Гонтраном, занимавшим место в блистательной толпе, окружившей ее по случаю успехов ее мужа. Но ее веселое, насмешливое остроумие приводило в отчаяние молодого человека, который начинал уже возмущаться случаем, подчинившим его волшебной власти.
– Да, – говорил он ей, пользуясь шумом оркестра, – только смерть прекратит мою любовь, подвернется случай умереть, я не упущу им воспользоваться – будьте в том уверены.
– Запрещаю вам рисковать жизнью и приказываю вам обнажать шпагу не иначе, как только в случаях, когда опять можете заслужить похвалы и благодарность честных людей.
– Завтра герцог Бофор отправляется с войском, чтобы отрезать путь королевской армии, а меня там не будет!
– Это доставит мне удовольствие видеть вас!
– Жестокая! Вы смеетесь над самой чистой и страстной любовью…
– Нет, это не чистая любовь, потому что я не могу слышать о ней, не делаясь преступницей.
– Вы преступны?
– Как и всякая другая женщина, господин обольститель. Вы смотрите на вещи с вашей точки зрения, а не с точки истинной чести.
– Позвольте, однако…
– Однако вы знаток во всех отношениях по делам чести. Полноте, друг мой, будьте рассудительны; скажите себе раз навсегда, что я не могу быть вашей, и позвольте мне вас женить. Я вам найду невесту, прекрасную во всех отношениях.
– Никогда, никогда! Я буду принадлежать вам или никому. Вот закон, какой я сам себе предписал.
– Замолчите и ступайте скорее к герцогине Монпансье, я вижу, что она на нас смотрит и, кажется, делает нам знаки.
Гонтран повиновался и подошел к принцессе.
– Господин Жан д’Эр, – сказала принцесса тихо, – через час вы должны кончить свои сборы к отъезду.
– Слушаю, ваше высочество.
– Завтра утром вы поедете с герцогом Бофором, который предводительствует иностранным войском, призванным кардиналом Мазарини во Францию.
– Слушаюсь, ваше высочество, – отвечал молодой человек, скрывая свою радость.
– Через час, не раньше. Не уходите отсюда, пока я вам не скажу.
В эту минуту оркестр, все время игравший разные пьесы в ожидании прибытия герцога Орлеанского, грянул торжественный марш, что означало прибытие принца, всходившего на крыльцо в сопровождении старшин, головы купечества и всей блистательной свиты.
Гастон торжествовал. Его посадили в кресло, походившее на трон. С величавой самоуверенностью принимал он общественные почести. Затем он встал, обошел все галереи, рассыпая направо и налево любезные слова, пожимая руки – счастливый успех, увенчавший опасную, с подводными камнями игру, которая называется популярностью. Он сам себе задавал вопрос, что может выйти из этих восторгов. Обойдя все залы, он возвратился в главную убежденным, что Шалэ и Сен-Марс, пытавшиеся сделать его королем посредством заговоров, были жалкими простофилями, занятыми личными выгодами. Чтобы столь прекрасное предприятие увенчалось успехом, нужно многое, очень многое.
– Надеюсь, что этот прием заставит вас уехать завтра в Орлеан, – сказала ему принцесса Луиза.
– Без всякого сомнения, – отвечал отец, упоенный своей популярностью.
Тут он подал знак своему церемониймейстеру, который тотчас же отправился в залу, где находилось семейство Мансо.
Скоро блистательный царедворец явился, ведя под руку Маргариту, которая была свежа и прекрасна в белом платье. Всюду по дороге она слышала единодушные похвалы ее красоте.
Гастон Орлеанский встал со своего кресла и с грациозным, ему только свойственным достоинством взял ее под руку и повел на место, приготовленное для танцев. Он с увлечением произносил восторженные комплименты своей даме и был поистине изумлен красотой этой мещаночки, затмевавшей многих знатных дам.
Но герцогиня Монпансье напрасно ждала своего кавалера, напрасно посылала шталмейстера отыскать его: Ренэ не было в залах.
– Верно, этот добрый малый засел в каком-нибудь кабаке, – предположил принц Гастон в терпеливом ожидании.
– Ваше высочество, – возразила Маргарита, вспыхнув, – мой брат не пьет, а если он не пришел, так наверное с ним случилось какое-нибудь несчастье.
Герцог Орлеанский не принадлежал к числу людей, которые стали бы тревожиться из-за таких пустяков, и по свойственному ему эгоизму не замечал тревоги, выразившейся на лице его молоденькой дамы.
В это время герцог Бофор подошел к принцессе, которая, подавая руку, сказала:
– Мой кавалер изменил мне, не хотите ли его заменить?
Начались танцы к удовольствию всех вообще и мужа с женой Мансо в особенности: они не могли нарадоваться, что их дочь танцует с дядей короля.
Герцогиня Монпансье не без умысла предложила руку герцогу. Между тем как ее отец выполнял для восторженных зрителей самые замысловатые па и с любезностью затушевывал робкую неопытность Маргариты, принцесса, притворяясь необыкновенно веселой, наклонилась к уху Бофора:
– Друг мой, завтра вы отправляетесь командовать вашей небольшой армией, а мой отец уедет в Орлеан. Слушайте же. Как только король покинет страну, вы поедете в Сент-Анжу, сохраняя строгое инкогнито.
