Джоанна Борн - Мой милый шпион
Рядом кто-то застонал. Нет, это она сама стонала.
– Сейчас же прекрати! Проклятый чертенок! – Себастьян оторвал зверька от стола. – Убери свой поганый нос!
Старуха, что вела бухгалтерию Лазаруса, зашипела, как дикая кошка, и снова собрала в кучу золотые цепи и браслеты. Вытащив из кучи тесемку, хорек намертво вцепился в свою добычу. Себастьян наконец-то вырвал ленточку из острых белых зубов маленького хищника.
На узкой синей тесемке висела золотая монета.
Нет, не монета. Он держал в руке золотой медальон, гладкий на ощупь, отполированный за годы до блеска. Пальцем откинул крышечку. Внутри обнаружилась тонкая гравировка. Цветок.
– Это вещица Джесс, – сообщил Себастьян.
Лазарус взял медальон:
– Да, ты прав. Его носила Джесс. Кто это принес?
Джесс по-прежнему лежала на боку. Если не шевелиться, может, крысы не придут. Но они почуют ее запах. Почуют в любом случае… и найдут.
«Я не смогу выбраться отсюда».
И снова кошмары. Снова она вернулась в то время, когда была девочкой и упала с крыши. Подгнившие балки рухнули. Вентиляционная шахта старого склада обрушилась, и никто не мог ей помочь. Никто не знал, где она. Никто не слышал ее.
«Я не смогу выбраться отсюда».
Ее завалило кирпичами, балками и штукатуркой. Ее словно заживо похоронили.
Очень хотелось пить. Не имея больше сил кричать, она лишь стонала.
Кажется, пришли крысы.
«Вам не взять меня», – говорила она крысам. Говорила и с окружавшей ее Тьмой. «Оставь меня в покое», – повторяла она Тьме. Но Тьма не слушала ее. И крысы тоже не слушали. Ее руки, отмахиваясь от крыс, стали липкими от крови.
За ее спиной, по другую сторону корпуса, была Темза. Наверное, из нее и выползали старые сны, засасывавшие, как трясина. Худшие из снов. Она знала, чем они заканчивались, и не могла убежать от них.
Какие они ужасные, эти запахи гнилого дерева и плесени. И ужасно мучает жажда. А выбраться отсюда она не сможет.
Тьма торжествовала победу. Джесс сдалась, наконец-то сдалась. Так уж получилось.
Она уже не сопротивлялась, когда Лазарус добрался до нее, разбудил и вытащил из Тьмы. Пока он ее откапывал, ее терзала боль, терзала снова и снова. Тьма пыталась поглотить и его. Сверху сыпались балки. Он закрывал ее от падающих кирпичей своим телом. Потом тащил сквозь Тьму, сквозь боль.
– Держись, Джесси. Еще одно усилие, и мы на свободе.
Уже в притоне она услышала собственный голос:
– Мне холодно…
– Сейчас согреешься. – Лазарус прижимал ее к груди. Прижимал, завернутую в одеяло. Потом он поднес к ее губам чашку: – Выпей.
Это прозвучало как приказ, и она прошептала:
– Нет, не хочу. Хочу спать.
– Нельзя спать, пока не выпьешь, Джесс.
Она сделала попытку, но ее губы не двигались.
– Пришел человек, который вправит тебе руку. Выпей это, потом будешь спать. – Тьма сгущалась вокруг нее, укутывая все новыми пластами. Хороня ее. – Когда проснешься, все пройдет.
Холодные, как сосульки, пальцы сомкнулись на ее руке, исследовали ее.
– Больно. Ужасно больно.
Мужчины зашептались. Ее обхватили руки, множество рук – чтобы удержать на месте. Потом вспыхнула черная молния, и она закричала, проваливаясь во Тьму.
Когда же забрезжил свет, Лазарус произнес:
– Поплачь, Джесс. Все в порядке. Никто тебя не увидит, кроме меня и Черного Джека. Кроме твоих друзей. Тут больше никого нет.
Ее окружали полчища кошмаров, выползающие из шелестящей Тьмы.
Дрожа, Джесс поднялась на ноги. Приходилось сутулиться. Не слишком просторно. А доски – сырые, холодные.
Но были не только кошмары, но и приятные воспоминания. Стоило вспомнить греческие острова. Цветы. Чистый, как стекло, воздух. И она видела северное сияние над заснеженными полями в России. Нужно думать о приятном. Один из кораблей Уитби она назвала «Северное сияние». Симпатичный маленький шлюп.
За спиной у нее находился корпус судна, за которым плескалась Темза. А что над головой? Расставив ноги, Джесс протянула вверх руку. Крепкое, как гранит, дерево. Надежно построено, как будто собирались держать здесь диких медведей.
«Вспоминай хорошие дни. Думай о Себастьяне. Думай о том, как он, склонившись к тебе в саду, посмеивался над тобой». Он показал ей стебелек. Она чувствовала запах зелени, как будто здесь действительно пахло травой.
Джесс пнула дверцу. Черт бы их побрал!
Ей казалось, она видит пурпур тех цветов, что держал Себастьян. Нежные как бабочки, они лежали на его ладони.
Себастьян ее найдет. Будет здесь с минуты на минуту. Или на следующей неделе. Или в ближайшие полгода, Только на это и можно было рассчитывать. Солнце непременно взойдет. Себастьян придет за ней.
Тьма за ее спиной ухмыльнулась – и словно облила ледяной водой. Тьма всегда торжествует.
Себастьян шагал по пристани, разглядывая судно за судном. Некоторые уже отдали швартовы и дрейфовали по течению Темзы. Здесь, на Аскер-стрит, стояли каботажные кунгасы, грязные рыбацкие лодки, угольные баржи. Несть числа. Джесс могла находиться на любом из этих судов.
– Примерно… здесь. – Молодой вор сделал широкий жест. – Да, где-то здесь. Нашел на земле.
У самого причала покачивалось с десяток судов. Дальше – еще больше. Слишком много. Они никогда ее не найдут.
– Выпусти его. Пусть ищет.
Эйдриан поставил клетку на землю, отодвинул задвижку и открыл дверцу. Хорек стремительно выскочил наружу. Покружил вокруг, описывая круги, словно хотел снять пробу воздуха со всех сторон. Потом принялся энергично рыть носом землю.
– Умный крысолов… – Мальчишка опустился на корточки. – Да, здесь. Как раз здесь я и подобрал вещицу. Он что, твоя собака?
Тут Кеджер сорвался с места и засеменил по неровным доскам настила. Себастьян и его спутники последовали за зверьком.
Только идиот мог уповать на этот проклятый клубок меха, но это был его единственный шанс.
Боже, какая вонь! Квентин прижал к носу надушенный носовой платок и постарался не дышать.
– Она тут. – Матрос поднял над головой лампу.
Девчонка Уитби не издавала ни звука. Вероятно, что-то замышляла.
– Если вам очень уж… – Матрос сплюнул на палубу. – Думаю, не стоит открывать замок. От нее всего можно ожидать.
Квентин молча кивнул. Однажды в Турции девчонка пристрелила разбойника. Он слышал эту историю, но не очень-то верил в ее достоверность. Не верил, пока собственными глазами не увидел, на что способна эта девчонка. Она с такой силой ударила матроса в лицо, что сломала ему нос. И ругалась при этом, как уличная торговка. Брыкалась и царапалась, как дикая кошка. О чем только Уитби думал, воспитывая дочь как дикарку?
День или два в этой вонючей дыре без еды и воды – верный способ принудить ее к послушанию. Естественно, он не желал ей зла. И не сделает ничего дурного. Намеренно – не сделает. Но порой тебе не оставляют выбора.
