Хизер Гротхаус - Нежная обманщица
Звякнули ключи, и слуга распахнул дверь в спальню, едва освещенную догорающими в камине поленьями.
— Пожалуйте, милорд. Спокойной ночи.
Споткнувшись о порог, Николас ввалился внутрь. Дверь за ним мягко захлопнулась. Оказавшись посреди комнаты, он зарычал от боли — это были те самые покои, где он две недели прожил с Симоной.
Николас кое-как стянул с себя рубаху и зашвырнул ее в дальний угол. Рубаха задела кубок на столе, и он со звоном покатился по полу.
— Черт возьми! — выругался он и вдруг услышал, как знакомый женский голос спросил:
— Ник?
Прижимая к груди одеяло, Симона села в постели. Сначала ей показалось, что это сон, потом она испугалась, что в комнату ворвался негодяй с самыми гнусными намерениями, но, вглядевшись в темный силуэт, она узнала незваного гостя.
Ник повернулся. Симона отметила, что он нетвердо стоит на ногах. Должно быть, пьян, подумала она.
Ник вглядывался в полутьму полога, а потом, к удивлению Симоны, ухмыльнулся.
— Либо это жестокий сон, либо я напился сильнее, чем думал, — заявил он.
Симона не сдержала улыбки. Сердце в груди стучало как молот. Зачем он пришел? Чего он хочет? «Господи, если бы он хотел меня!» Она кашлянула.
— Я… я думала, что кто-то ворвался ко мне. Что ты здесь делаешь, Ник?
Он помотал головой, как будто стараясь разогнать туман в мыслях.
— Слуга… Видно, спутал комнату. Я… О черт! — Он потер лицо и устало вздохнул. — Прошу меня извинить. Я найду другую…
— Не уходи, — не думая, выпалила Симона. Лицо ее вспыхнуло. — Я… я не спала, — быстро добавила она. — Уже поздно, Николас. Нам обоим надо отдохнуть и… — Неужели она действительно говорит это? Или Минерва снова диктует ей слова?
Николас знакомым движением склонил голову набок. Симона поняла, что говорит по своей воле.
— В любом случае, — продолжала она, — мы уже не раз делили постель. Разумеется, вполне невинно.
Ник смотрел на нее, не отводя глаз.
— Это правда. Но я не хочу тебя стеснять, Симона. Ты уверена, что это разумно?
— Нет, — честно ответила она.
Ник шагнул к ней. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки Симона видела контуры его тела. Слабые всполохи пламени в камине освещали его теплым светом.
— Кровать и правда большая, — хрипло произнес он.
Симона закусила губу.
— Места достаточно.
— Кровать такого размера, что мы даже не дотронемся друг до друга.
— Конечно, не дотронемся, — согласилась Симона. — А на рассвете мы все равно оба уедем.
— Да-да, очень рано, — сказал Ник, пожирая Симону голодными глазами и торопливо стряхивая сапоги. — Может, мы даже поговорим, раз ты не можешь заснуть.
— Конечно, поговорим. — Симона чувствовала, как от его взгляда мурашки побежали у нее по телу. — И что… — Симона откашлялась. — Что ты думаешь про казнь лорда Бартоломью?
— Все было изумительно. — Ник стянул нижнюю рубашку. — Симона, я хочу тебя.
Симона не поняла, зарыдала она или рассмеялась. Наконец-то она слышит эти драгоценные слова!
— Мы больше не женаты, Николас. — И даже ей самой этот довод показался неубедительным.
— Не согласен, — пробормотал Ник, развязывая ленты на кюлотах. — Утром мы пойдем каждый своей дорогой, но до рассвета ты еще остаешься моей женой. И в эту ночь я хочу любить тебя так, как следовало любить все это время.
Симона дрожала, сердце сжималось от страха.
«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»
Она вымученно улыбнулась и откинула одеяло.
«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»
Николас бросился на нее, как умирающий от жажды бросается к ручью. Обеими руками схватил за талию и начал целовать так, словно хотел проглотить.
Симона отвечала на поцелуи. Сначала ее руки лежали у него на плечах, потом она крепко обхватила Ника за шею.
— Ты сладкая… как мед, — пробормотал он и лизнул ее губы, как будто хотел попробовать их на вкус. Опьянение давно прошло, но присутствие Симоны пьянило сильнее вина. Он целовал ее шею, отодвинул щекой ворот сорочки и попробовал на вкус ее кожу у ключицы. Симона дугой выгибалась ему навстречу.
— О, Ник, как я по тебе тосковала.
— А я по тебе, — бормотал он, поднимая подол ночной рубашки до бедер. Потом он с силой сдавил ее ягодицы и прижал Симону к себе, чтобы она ощутила, насколько он возбужден. — Симона, я так жалею… Мы потеряли столько времени, а теперь ты от меня уходишь…
— Ш-ш-ш… — прошептала она, целуя его исцарапанную шею. — Прошлое не изменишь. Давай сделаем вид, что завтра никогда не наступит, будем жить этой ночью.
Николас поднял голову и заглянул ей в глаза:
— Симона, я люблю тебя. Неужели тебе этого не достаточно, чтобы остаться со мной?
Симона грустно улыбнулась, и Нику опять показалось, что она хочет что-то сказать ему. Вместо этого она быстро пробежала рукой по его телу. Ник, задыхаясь, ловил воздух ртом.
— На сегодня достаточно, — прошептала Симона.
В груди Ника поднялась волна гнева, смешанная с любовью. Он опустил глаза на ее лицо — такое прекрасное, наполненное такой страстью, — потом отстранился.
— Чья это сорочка?
Симона недоуменно нахмурилась:
— Что?
Ник протянул обе руки к вороту сорочки, сдвинул вниз полупрозрачную ткань и погладил кожу между ключиц.
— Это сорочка твоей матери?
— Нет, — настороженно ответила Симона. — Папа прислал.
Ник одним движением разорвал тонкое полотно надвое, обнажив безупречно круглые груди с яркими, как малина, сосками. Наклонился над ними, поцеловал сначала одну отвердевшую грудь, потом другую. Симона вздохнула и выгнулась ему навстречу. Ник отстранился и заметил, что молочно-белая грудь Симоны покрылась гусиной кожей.
— Тебе холодно? — прошептал он.
Симона лукаво улыбнулась:
— Нет, милорд, я вся горю.
Ник издал рычащий звук, рванулся к Симоне, схватил полы разодранной сорочки и разорвал их до конца. Нежное совершенство ее тела на миг заворожило его, но остановиться он уже не мог. Накрыв Симону собой, Ник впился в ее губы. Симона с благодарностью приняла и поцелуй, и смелое прикосновение.
— Дотронься до меня, — нежно взмолилась Симона, и Ника не потребовалось долго просить. Его палец скользнул в плотную тесноту потаенной складки. Симона всем телом подалась навстречу этой изысканной ласке.
Ника трясло. Даже кровать дрожала в такт бешеным порывам ветра за стенами. Ему хотелось доставить ей наслаждение, насытить прежде, чем он заберет ее девственность. Но вид ее обнаженного тела и звук своего имени на ее губах привели его в неистовство.
— Симона, — прохрипел он. — Я не могу больше ждать.
