Стефани Лоуренс - Куда ведет сердце
Камерон отвел глаза от непримиримого лица Пенелопы и уставился на графа.
Всякий налет хороших манер и учтивости растаял, как снег под солнцем.
Барнаби громко выругался и попытался выйти из-за стола.
Реакция Камерона была отнюдь не джентльменской: он бросился на Пенелопу.
Та не успела опомниться, как он подскочил сзади, обхватил ее за плечи и приставил нож к горлу.
Ледяной озноб пополз по ее спине. Камерон, должно быть, обезумел. И нож у него острый.
– Назад! – прохрипел Камерон, пятясь к стене и вертя головой в разные стороны. Пенелопа всем существом ощущала исходившие от него волны паники. – Назад, я сказал! Или распишу ей личико!
Теперь нож блестел у самой ее щеки. И Пенелопа испугалась по-настоящему. Он слишком силен для нее. Она не сможет вырваться. Он успеет ударить ее ножом. И к тому же он так сжимает ее, что она даже лягнуть его не сумеет.
Она вынудила себя отвести взгляд от ножа и оглядеть собравшихся. Все лица слились в белое пятно. Но тут ее зрение внезапно прояснилось, и из тумана выплыло лицо Барнаби. Он был бледен и, казалось, мгновенно осунулся. Стоял он в напряженной позе, словно был готов броситься на Камерона, но опасался за Пенелопу.
Дождавшись, когда Камерон снова стал осматриваться, он прикусил поднесенный к губам палец. Пенелопа удивленно хлопнула ресницами, но, тут же сообразив, в чем дело, прижалась головой к груди Камерона, и его рука оказалась на уровне ее губ. Широко открыв рот, она впилась зубами в ладонь Камерона.
Тот взвыл.
Пенелопа зажмурилась и еще сильнее сжала челюсти.
Пронзительный вой раздался в комнате. Камерон безуспешно пытался вырваться, вертелся волчком, в какой-то безумный момент даже изобразил что-то вроде вальса, но она его не отпускала.
Огромным усилием он все-таки отбросил ее. Перелетев через всю комнату, она врезалась в Стоукса и графа. Все трое едва не свалились на пол, благо двое констеблей помогли им удержаться на ногах.
Пенелопа, опомнившись, оценила обстановку и увидела, что Камерон, размахивая ножом, удерживает Барнаби на расстоянии.
Судя по выражению лица, он только и ждал момента, чтобы вонзить нож в Барнаби.
Время словно остановилось.
Нож разрезал воздух. Еще раз. Еще… Барнаби едва успевал отскакивать.
Камерон с рычанием бросался на него. Пенелопа, в безумии страха, едва не кинулась к Барнаби, но рука графа удержала ее. В последний раз Барнаби увернулся, когда нож пролетел в дюйме от его груди.
Продолжая размахивать ножом, Камерон не заметил Гризельду, которая, схватив тяжелую статуэтку с пристенного столика, зашла за спину Камерона и с силой обрушила ее на голову негодяя.
В этот же миг Барнаби выбил у Камерона нож и свалил его сокрушительным ударом в челюсть. Камерон ударился головой о стену, глаза его закатились, колени подогнулись. Он сполз на пол бесформенной тушей.
Барнаби стоял над ним и, морщась, тряс рукой.
Пенелопа в ужасе бросилась к нему. Но Хандингдон опередил ее и одобрительно хлопнул его по плечу:
– Хорошая работа!
Пенелопа так не считала, потому что схватила руку Бартнаби, его красивую сильную руку с длинными пальцами, и уставилась на расцарапанные костяшки.
– Что с твоей рукой?
К величайшему удивлению Барнаби, Пенелопа не могла думать ни о чем другом. Все остальное отошло на второй план. Теперь она мечтала об одном: поскорее доставить Барнаби на Джермин-стрит, чтобы заняться его лечением. Исцелить поцарапанную руку.
К счастью, Мостин взял мальчиков под свое крыло, пообещав позаботиться о них, а завтра утром доставить в приют.
Барнаби решил, что это ему на руку: помимо всего прочего, он должен поговорить с ней, и как можно скорее, прежде чем отец скажет нечто такое, что еще больше усложнит его жизнь.
Пенелопа облегченно вздохнула, узнав, что он передоверил все дела лорду Хантингдону и своему отцу. Теперь грабителями должны были заняться власти. Стоукс велел констеблям отвезти Смайта и Камерона в Скотленд-Ярд. Сам он собрался проводить Гризельду домой. Пенелопе оставалось только присмотреть за мальчиками и Барнаби.
Добравшись до Джермин-стрит, она немедленно велела Мостину уложить мальчиков и увела Барнаби в спальню, где заставила сесть на кровать, а сама побежала в ванную за водой.
Вернувшись, она поставила канделябр поближе и осмотрела его руку.
Она никак не могла прийти в себя.
– И зачем было его бить? Гризельда вполне справилась бы с ним сама, после того как ты выбил у него нож.
– Я должен был ударить его.
Пенелопа предпочла проигнорировать его жесткий тон.
– Знаешь, я очень люблю твои руки, – продолжала она, погружая его пальцы в холодную воду, – а также другие части твоего тела, но это сейчас не важно. Твои руки…
Она вдруг осеклась и глубоко вздохнула:
– Я несу чушь и болтаю глупости. Видишь, до чего ты меня довел? Я никогда не несу чушь – спроси хоть кого угодно. Пенелопа Эшфорд никогда в жизни не болтала без умолку, а вот сейчас меня не остановить, и все потому, что ты не подумал…
Он заставил ее замолчать самым простым способом. Припав к губам поцелуем и угомонив непослушный язык своим собственным.
Она почти немедленно расслабилась.
То, что началось как нежная, успокаивающая ласка, вскоре превратилось в безумство страсти. Страсти, которая безраздельно завладела ими.
Поцелуй стал исступленным, и Пенелопа испытывала ту же самую потребность, что и Барнаби. Стряхнув с рук водяные капли, она запустила пальцы в его волосы. И стала целовать так же алчно, так же жадно, ничуть не уступая ему в любовном поединке.
Когда он наконец поднял голову, оба тяжело дышали. В крови по-прежнему кипели голод и неутоленная потребность – и не только физическая. Пенелопа посмотрела ему в глаза. В их синеве бушевало то же смятение чувств.
Причина была одна.
И мотив тоже.
Она с трудом перевела дыхание. Значит, настало время высказаться. Прямо сейчас.
И все же ее одолели сомнения. Он – закоренелый холостяк: всему свету это известно. Если она заговорит… сделает предложение, а он не согласится… значит, между ними все кончено. Если она не сможет привести достаточно веские доводы, чтобы убедить его, он мягко, но решительно отделается от нее. И тогда она потеряет все, что у них… что у нее сейчас есть.
А если промолчит… потеряет все, что у них может быть.
Но даже если они испытывают одинаковые эмоции, это еще не означает, что он считает брак единственным возможным для него выходом.
Впервые в жизни она колебалась, прежде чем броситься в битву. Сделать единственный шаг…
Пенелопа попыталась определить, о чем он думает. Искала в его глазах хотя бы намек… И вспомнила…