Жюльетта Бенцони - Жажда возмездия
— Которого вы любили? — возмутилась Фьора. — И вы осмеливаетесь говорить такое после того, как не попытались ничего сделать для его спасения?
— Я не мог ничего сделать. Его преступление было непростительно, потому что оно оскорбляло и бога, и людские законы. Было во много раз гуманнее позволить упасть этой голове на эшафоте, чем оставить Жана гнить в какой-нибудь тюремной яме. Жан был моим другом.
Мы вместе читали Плутарха, вместе плавали по морю, вместе сражались, вместе пили и ели. Он мог надеяться на мою дружбу, я нашел бы ему прекрасную невесту, а он… — воскликнул Карл с неожиданной яростью, — он уехал, не сказав мне ни слова, он растоптал все, что было, из-за женского тела, которое к тому же принадлежало его сестре. Я считал его самым чистым, а он оказался таким же, как и остальные, как и мой отец, которого сводила с ума первая встречная юбка… даже хуже, чем остальные!
— Нет, — мягко произнесла Фьора, — он был всего лишь жертвой запрещенной любви… но это была все-таки любовь!
Герцог смотрел ей прямо в глаза, и было видно, что уверенность его поколеблена.
— Вы так думаете?
— А вы сами, монсеньор? Если бы это было не так, то почему я рядом с вами и в этой одежде?
— Вы правы. Я… мне его очень недоставало. А вы создаете для меня иллюзию его присутствия, еще более сильную от того, что вам сейчас столько же лет, сколько было ему в то время. А теперь, — добавил он, — мы с этим покончили.
Кузнец закончил свою работу. Герцог сел в седло и поскакал к Антуану, который ожидал его в отдалении.
Фьора смотрела ему вслед и не могла понять, откуда в ней это чувство жалости, которое нахлынуло на нее так внезапно…
С этого времени Карл стал проявлять по отношению к ней безупречное внимание, особенно в те две недели, которые они провели в Безансоне. Было странно наблюдать, как изменялось его отношение к Фьоре с тех пор, как он узнал всю тайну ее рождения. От враждебного и презрительного отношения Карл перешел к почти дружескому, что не поддавалось логическому объяснению. Иногда по вечерам герцог приглашал ее послушать свой хор, узнав, что она умеет играть на лютне и довольно приятно поет, он просил ее спеть вместе с Баттистой, а иногда и сам пел вместе с ними. Единственными их слушателями были Антуан Бургундский и миланский посол.
Фьора быстро подружилась с Жан-Пьером Панигаролой. Ему было около сорока лет. Тонкий и образованный человек, он прекрасно понимал и ценил юмор, был большим ценителем красоты и прекрасным дипломатом. Скоро Фьора обнаружила, что он лучше знал Карла Смелого, чем его собственные братья. К тому же он с легкостью ориентировался в изменчивой политике Людовика XI, при котором он с большим успехом выполнял обязанности посла, пока смерть Франческо Сфорца, отца теперешнего герцога, верховного главы Штатов и друга французского короля, не нарушила давней дружбы, связав уже интересы Милана и Бургундии.
— Вы должны быть флорентийцем, — сказала ему однажды вечером Фьора, смеясь. — Мне кажется, что вы обладаете всеми достоинствами, а возможно, и недостатками!
— Я прекрасно чувствую себя и миланцем, тем более и от того, что наш город не может сравниться с городом Красной Лилии. Но признаюсь, что завидую вам из-за сеньора Лоренцо! Какой ум! Какая глубина мышления! Я не знаю никого, кроме короля Франции, кто бы мог с ним равняться!
— А вас не восхищает монсеньор Карл?
Панигарола покачал головой и стал задумчиво рассматривать драгоценный кубок из венецианского стекла, наполненный вином, сквозь которое пламя свечи отсвечивало рубином:
— Он завораживает и одновременно пугает меня.
Карл — последний представитель уходящей эпохи, последний феодал, возможно, последний рыцарь. Повседневная жизнь с ее заботами и мелочами не существует для него. Он был очень богат и могущественен, но это было — раньше… Он никогда не заботился о своем народе, который, по его мнению, обязан обеспечивать ему всю эту роскошь и военную мощь, и сильно переживает от того, что из оставленного ему в наследство отцом, герцогом Филиппом, не осталось почти ничего, кроме драгоценностей и предметов роскоши.
— Я знала, что ему случалось обращаться в иностранные банки, но не думала, что…
— Что дошло до такого? К сожалению, это так. Карл живет мечтой о славе, о владычестве над всей Европой.
Он считает себя лучшим в мире полководцем. К сожалению для него, здесь он столкнулся с королем, который является человеком чрезвычайного ума и к тому же лишенным малейших угрызений совести. Так прекрасная золотая пчела попадается в сети, которые ткет «мировой паук»…
— Но разве король Людовик не подписал мирный договор в Солевре?
— Конечно, подписал, но уж не считаете ли вы, что он этим удовлетворится? Само собой, что его войска не переходят границы и что он отказался помочь герцогу Лотарингскому, чтобы не было причин опротестовывать свою собственную подпись, но он поведет свою войну по-другому.
— И как же? — поинтересовалась Фьора.
— Дочь Франческо Бельтрами, которую я имел удовольствие узнать так близко, должна меня легко понять, потому что война короля Людовика — это экономическая война. Действительно, у него мощная армия, но пускает в дело он только свое золото, и будьте уверены, что швейцарцы, против которых мы сейчас идем войной, получили его достаточно. Кроме этого, Людовик обескровил фламандскую торговлю, опустошил бургундские рынки, создавая постоянную конкуренцию.
Его корабли отгоняют генуэзские и венецианские торговые суда от портов, через которые поставляют товары в Брюгге, что приводит фламандцев в бешенство. Он препятствует проведению хлебных закупок. Его рука видна везде! Ему удалось помирить Сигизмунда Австрийского и кантоны, которые до этого были вечными врагами. С помощью золота он выпроводит из Франции англичан…
— Было ведь не только золото! Были также вино и продовольствие.
— Я это знаю, — кивнул миланский посол. — Бесполезно говорить, что монсеньор Карл расценил как абсолютно недостойную манеру отделываться таким образом от противника, — добавил, смеясь, Панигарола.
Одиннадцатого февраля 1476 года Карл Смелый одержал свою первую победу, правда, так и не сделав ни одного выстрела. Нескончаемый поток его войск прошел наконец горловину Жуня и остановился в Орбе, расположенном неподалеку от Грандсона — одной из целей всей экспедиции. В то же время итальянские копейщики Пьера де Линьяна, которые составляли авангард армии, направились в сторону Женевского озера и по дороге отняли у конфедератов Ромон. Однако основным оставался Грандсон — город и сильная крепость, лежащая на южном берегу озера Нешатель.
