Никола Корник - Сладкий грех
Безусловно, не совсем уж босая… Следует быть попрактичнее. Следует соблюдать приличия. Зато мысль о путешествиях всегда была ей близка.
Естественно, она ничего не скажет об этом Эвану. Такие мысли впору молоденьким девицам, а не дамам в разводе «далеко за…», если уж принимать все так, как оно есть. Она опытная женщина, а не какая-то там инженю. Невозможно представить, что она отдастся на волю чувств или мужского каприза.
Эвану не терпелось узнать, что заставило ее отклонить более чем выгодные предложения его отца и кузена Джеймса. Правда, Лотта и сама хотела бы понять, как ей удалось совершить подобную глупость, поставить любовь выше собственных интересов? Такое случилось с ней впервые.
Парадоксально! Когда Эван вошел в комнату, она уже сделала свой выбор. Взглянув на него, осознала, насколько он своей мужественностью превосходит отца. Он стократ добрее, честнее, принципиальнее и вызывает у нее восхищение! Она любит в нем все то, чего начисто лишен его отец. Откровенно говоря, она любит его за то, чего лишена сама. Так-то вот и случилось, что впервые в жизни она отпустила на волю свое бедное сердце, позволив ему управлять разумом. И кошельком. В результате и Фарн, и Пализер получили полный отказ.
Лотта выпрямилась и прошлась по комнате. Остановившись у раскрытого окна, она засмотрелась на старые яблони, шумящие листвой на летнем ветру. Следовало бы признаться себе в том, что не угрызения совести и не моральные устои руководили ее выбором. Не стоит приукрашивать действительность. Предав Эвана и Арланда, она не смогла бы дальше жить. Мальчик столько страдал в этой жизни, а мужчина… Горло Лотты сжалось от подавляемых слез — до того сильно любовь сжала свои тиски.
Лотта старалась отделаться легкими отговорками, обойти все вопросы Эвана. Это вполне в ее духе — позволить ему остаться при своем мнении. Когда это не сработало, пустила в ход чары плотского соблазна, предлагая тело, лишь бы оставили в покое ее душу. Ужаснее всего — ему удалось устоять. Прежде он не устоял бы, да и ей никогда не приходилось прилагать таких усилий. Черт бы побрал его упрямство! Черт бы побрал его самого!
Лотта с чувством швырнула на пол серебряный гребень, который попался ей под руку. Изящная вещица со стуком полетела под кровать.
Любовница, потерявшая свой шарм…
А ведь Эван утверждал, что хочет ее. Он не выставил ее, почувствовав привычку и усталость. Значит, причина не в этом. Был момент, когда она испытала настоящий ужас, когда ей показалось, что Эван готов сообщить о своем решении покинуть ее и вместе с Арландом бежать за границу.
Что-то больно сжималось в груди, стоило лишь Лотте подумать о скорой разлуке. Конечно, она знала, что Эван уйдет. Она приняла эту мысль, когда Арланд бежал из тюрьмы Уайтмур и Эван укрыл его в безопасном месте, чтобы присоединиться к нему и вместе покинуть пределы страны.
Видимо, он уже готов сказать ей об этом, ей придется вновь выступить в роли безупречной любовницы и отнестись к этому с пониманием.
Подойдя к шкафу, Лотта выбрала костюм для верховой езды с юбкой до пола, сшитый из темно-зеленого бархата, украшенный по лифу золотыми пуговками. Она всегда с особой тщательностью выбирала костюм для последнего свидания с любовником. Пусть слегка подрагивают пальцы, застегивающие эти изящные пуговки, но голову она будет держать высоко и даже позволит себе легкую улыбку. Только так можно потешить свою гордость. Пусть Эван запомнит ее такой.
Лотта сделала глубокий вдох и вышла. Эван уже ждал ее внизу. Он улыбался ей. Сердце Лотты немного дрогнуло. Она подала руку — еще немного игры. Скоро наступит развязка.
Глава 18
Масло быстро таяло на солнце, и осы барахтались в меде, но Эвану почему-то казалось, что Лотте пикник понравился даже больше, чем она сама того ожидала. Они отъехали на милю от Вонтеджа, до самой границы дозволенной территории, отыскали романтический уголок, где из-под земли пробивался родник и ручеек устремлялся по полю к реке. Под раскидистыми ветвями древнего дуба был развернут ковер, разложены ветчина, сыр, засахаренный инжир и крепкое местное пиво.
Оба хранили молчание, но это не вносило напряжения. Эван удивлялся. По его мнению, Лотта должна сорваться, требовать объяснений. Но с того самого момента, как Эван увидел ее спускающейся по ступенькам в темно-зеленом костюме для верховой езды, между ними возникло молчаливое согласие не омрачать друг другу радости светлого летнего полдня.
Все выглядело так, словно наступил час их прощания.
После того как они поели, Эван лег на спину, растянувшись на траве, сбросив куртку. Он не отрываясь смотрел на Лотту. Она лежала, удобно пристроив походную сумку под головой, сомкнув темные длинные ресницы. Эван знал, что она не спит. Божья коровка села ей на щеку, Лотта, не открывая глаз, осторожно смахнула ее и улыбнулась. Улыбка, чувственная и легкая, едва потревожила округлую щеку с россыпью солнечных веснушек, Эван почувствовал боль в груди, когда наблюдал за Лоттой. Она чуть повернула голову, слегка приоткрыв глаза, и тут же прикрыла их ладонью от солнца.
— На что вы так пристально смотрите? — Ее голос звучал мягко и расслабленно, словно аккомпанируя истоме жаркого летнего полдня.
— На вас, Лотта.
Она удовлетворенно улыбнулась и снова закрыла глаза. Левая рука коснулась его руки, их пальцы переплелись, Эван вдруг задохнулся от захватившего его чувства. Намного более сильного и глубокого, чем любовное желание. Жажда обладания маячила где-то на заднем плане. Он знал, что, стоит ему захотеть, она не откажет. Он брал все, что хотел, потому что заплатил за все, и она всегда подчинялась. Но странно — ее уступчивость, желание угодить совершенно обезоруживали его. Он и не помышлял о высокомерии по отношению к ней. Эван всматривался в приятные, полные благородства очертания ее рта, и вновь его пронзило прежнее чувство. Нет, не желания — любви.
Странно, как странно, что именно Лотте Пализер выпало научить его любви. У него было много женщин, даже чересчур много. Всегда они заставляли его скучать.
Лотта с самого начала не была ни на кого похожа. Он с первой минуты ощутил какое-то родство на уровне инстинкта, самых примитивных чувств. Ему казалось, все дело в сходстве, которого на самом деле не было. Под маской показной дерзости скрывалась мягкость и уязвимость, какую он не мог даже вообразить. Эвану хотелось защитить ее и предложить свою заботу — не важно, что Лотта всегда заявляла о том, что в состоянии позаботиться о себе сама. Она всегда должна была уметь за себя постоять, как ребенок, лишенный защиты отца, как молодая женщина, искавшая защиты в замужестве, как жена, глубоко разочарованная и в конечном итоге брошенная мужем. Она совершала ошибки, но стойко переносила их последствия.
