Патриция Кемден - Золотой плен
Держась начеку, прислушалась. По звукам догадалась, что фехтуют всего двое. К тому же в голосах не слышно ярости и жажды крови. На мгновение звон утих.
– Еще разок! – скомандовал голос. Бекет. Сердце тревожно екнуло.
Снова сталь зазвенела о сталь. Катье тупо уставилась на зажатый в руке камень. Когда она успела так перемениться? Еще недавно владелица замка Сен-Бенуа в своей наивной глупости ринулась бы в самую гущу схватки.
Она поиграла камнем на ладони и отбросила его. И впрямь, той женщины, чьи приключения начались разгневанным криком на Рулона, ворвавшегося в ее кухню, больше не существует.
– Не сумлевайтесь, полковник, он тема. Токмо не смог я поближе к нему подобраться.
По голосу Катье узнала Гарри, денщика Бекета.
– Гм. А что сестры?
– Энта сучка все у себя.
– А вторая?
– Взяла лошадь и поехала смотреть, как ее сынок обучается выездке, – ответил голос Элкота. – Эх, полковник, ну и наездник из него получится!
Катье вздрогнула и повнимательней прислушалась.
– Ты уверен?
– Как в том, что мне это стоило гульден. Не рассчитал малость! – Найал хохотнул. – Главный конюх за сивер душу продаст. Правда, кони ему дороже души.
– Что еще, лейтенант?
– Нашел старую няньку – по тому делу. Отсюда мы с Гарри сразу к ней... Да, еще французский сброд на реке зашевелился.
– А где нянька? Недалеко от них?
– Да, в той же стороне.
– Смотрите не попадитесь. Вы мне еще нужны.
– Слушаюсь, сэр.
Катье услышала плеск воды в пруду, и голоса мужчин стали неразборчивыми.
Вот он, настоящий Бекет, подумала она, прижавшись к камню, потому что вдруг ощутила слабость в коленях. Нет, поправила она себя, настоящий полковник Бекет лорд Торн. Английский офицер. Мужчина.
Все роли расписал наперед, а гнусный Эль-Мюзир полагает, что это его партия.
Плеск воды сменился конским топотом.
– Так вы уж нас дождитесь, полковник, – послышался озабоченный голос Гарри.
– Буду ждать до заката. Не дольше.
– Полковник... – Элкот неуверенно откашлялся.
– Вы получили приказ, лейтенант, – отозвался Бекет. – Извольте исполнять!
– Есть, сэр! – с жаром откликнулся тот.
– Я рассчитываю на тебя, Найал. Топот копыт затих вдали.
Катье выждала несколько минут и вышла на площадку, где только что был Бекет с подчиненными.
Обхватила плечи руками, разглядывая примятую после учебного боя траву, слушая мягкое журчание воды в пруду у нее за спиной.
Солнце припекало, от жары покалывало в висках. Она углядела полянку в тени буков и пошла туда. Расстегнула жакет, намочила платок в лужице с прохладной водой.
И вдруг насторожилась от внезапно воцарившейся тишины. Сердце куда-то ухнуло. Катье медленно подняла голову.
Бекет скользил к ней по воде. Одним мощным гребком подплыл к берегу и поднялся. Бог, выходящий из моря! Вода сверкающими струйками стекала по обнаженной груди и бриджам буйволовой кожи. Он уселся на плоский, согретый солнцем камень. Лучи играли на бугрящихся мышцах, зажигая огнем каждую каплю. Катье смотрела как зачарованная, не в силах двинуться с места.
– На этом поле командую я, мадам, – произнес он, и не подумав прикрыть голую грудь или бриджи, облепившие тело так, будто их вовсе не было. – И не советую вам здесь задерживаться. – Он положил руку на колено, не сводя с нее взгляда.
– Бекет, я...
– Твоя судьба в руках Клода или дьявола, а не в моих. И действительно, ни единая черточка этих твердых, окаменевших рук не напоминала о том, что еще недавно они с мучительной нежностью и терпением пробуждали желание в ее теле и поднимали ее к высотам наслаждения. Она села, свесила голову.
– Ты слишком суров. Будь он твоим сыном... – Голос изменил ей, горло сдавило, будто полынной горечи напилась. .
Услышав, как он гневно втянул в себя воздух, она вскинула на него глаза.
– Будь он моим сыном, – отчеканил Бекет, – он бы знал, что честь – это нечто большее, чем зелье, которое нянька подмешивает ему в молоко. – Он чуть подался вперед, являя собой воплощение мужественной силы и стойкости. – Будь он моим сыном, он бы знал, что цена рыцарского титула – не обман и предательство. – Синие глаза все настойчивее впивались в нее. – Будь он моим сыном, мадам, он бы знал, что отец не стыдится его из-за такой малости, а наоборот, гордится им.
– Я стыжусь?! – Катье вскочила как подхлестнутая. – Я его стыжусь? Да как ты смеешь? Петер не твой сын, а мой! Как у тебя... – Она не договорила, круто повернулась и пошла прочь.
Он в три прыжка настиг ее и остановил, положив руки на плечи.
– Я покончила с твоим дьяволом, Бекет. И с тобой тоже. Не спрашивай меня, где он. Я не знаю. Тебе придется самому это выяснить.
– Я выяснил.
Она ахнула и стремительно повернулась к нему лицом; серые глаза расширились от испуга.
– Как? – На ее прекрасном лице бушевал ураган чувств: страх, отчаяние, любовь.
– Из одной записки.
– Той, которую принесла мне Сесиль? Ох, дура я, дура! Зачем я ее не сожгла?! – Рука невольно потянулась к нему. – Выходит, я все-таки привела тебя к твоему дьяволу.
Да, это в ее натуре – потянуться, утешить, исцелить. Кончики пальцев скользнули по его груди, и он тотчас же отступил.
– Я с ним встречусь, Катье. А ты возвращайся в замок. Скажи Клоду о болезни Петера. Это единственный выход.
– Нет, – прошептала она и, наклонив голову, потерла виски. – Я запуталась, Бекет... Я... Я...
Она пошатнулась. Он подхватил ее и уложил на мягкий мох, поближе к кустам жимолости, чтобы она могла вдохнуть свежий запах.
Начал расстегивать жакет, но ее рука легла на его запястье.
– Это не обморок. Я просто слишком долго была на солнце, и немного кружится голова.
Она приподнялась на локте. Он стоял перед ней на коленях; синие глаза пытливо всматривались в ее лицо.
– Я не могу сказать Клоду.
Он мягко убрал ее руку со своей и встал.
– Подумай, Катье, Отдохни. Еще есть время до того, как я... как мне надо будет уходить.
Он отвел от нее взгляд и потянулся за перевязью шпаги. Надо уйти, внушал он себе, уйти с этой поляны, не вдыхать проклятый запах жимолости, не видеть этих ласковых серых глаз, не слышать ее легкого дыхания.
– Бекет...
Он развязал мешок, прицепленный к перевязи, достал точильный камень, небольшой флакон масла, тряпку и, усевшись под деревом, вытащил шпагу из ножен.
– Зачем ты пришла? – спросил он, сопроводив свой вопрос скрежетом точильного камня о лезвие шпаги.
Пусть лучше уходит. В ней моя слабость. Теперь кровь должна воспламениться ненавистью, жаждой крови, а не...