Аннетт Мотли - Ее крестовый поход
Однако я опасаюсь, что всему может прийти конец, когда этот молодой маркиз вступит в свои права. Он обладает силой и имеет цель, и число его приверженцев растет с каждым днем. Поистине, о сердце, бьющееся внутри моего сердца, для нас было бы большой удачей, если бы этот Конрад Монферратский умер молодым.
Прости меня, возлюбленная, что посылаю в твой мирный чертог известия о раздорах. Посреди несчастий я черпаю силы в сладких думах о тебе, твоей красоте и красоте вокруг тебя, так же надежно укрытой за нашими стенами из цветов, как ты надежно укрыта за бастионами моей любви. Я страстно жажду вернуться к тебе, о свет моих очей. Душа моя стремится к тебе, тело мое помнит тебя. Дни в пустыне подобны пыли, пока не могу я прийти к тебе…»
В королевском дворце, некогда принадлежавшем Ги де Лузиньяну, Ричард Английский давал пир в честь этого обездоленного монарха. Трапеза завершилась, и Ричард вместе со своей королевой, ее приближенными дамами и несколькими избранными друзьями удалился в более уединенные покои, чем пиршественный зал.
Они разделились на небольшие группки. Ричард вместе с Ги пил вино и мелодично наигрывал на лютне, что было его любимым развлечением в свободное время. Беренгария занималась вышиванием, сидя между Джоанной и Алис, а последняя бросала частые беспокойные взгляды на куполообразную оконную нишу, где расположились Иден и Тристан де Жарнак, вновь снискавший милость короля благодаря стараниям, приложенным при восстановлении города. Как часто случалось во время затишья, пока христианские послы перемещались между Акрой и Шефар-эмом, разговор повернул к досаждавшей всем проблеме Иерусалима. Скучавшие леди попытались уговорить Ричарда спеть, что удавалось ему с исключительным артистизмом, но он и Ги вцепились в Иерусалим, словно в старую кость, на которой уже давным-давно не было ни мяса, ни мозга.
Беседуя вполголоса, склонившись друг к дружке гораздо ближе, чем хотелось бы леди Алис, Иден и Тристан обсуждали возможные причины отсутствия Стефана в первой партии вернувшихся пленников.
— Он оказался слишком далеко. Возможно, сообщение еще не дошло до Ибн Зайдуна. Я предупреждал, что не следует ожидать его возвращения так скоро. — Он не мог спокойно видеть ее горькое разочарование, когда она пересчитывала и расспрашивала каждого прибывающего в лагерь. Никто не видел Стефана и даже не слышал о его судьбе. Он был гораздо дальше, чем пришлось оказаться любому из этих людей. Тристан видел, как ее надежда вспыхивает вновь, но не подогревал и не остужал ее.
— Вы уверены, что послание дойдет? — спросила она, как спрашивала уже не раз.
Он взял ее руки и крепко сжал, как будто причиняемая боль могла помочь ей лучше осознать обстоятельства.
— Его имя сообщили Саладину, а он человек чести и дал клятву вернуть всех поименованных.
Она не пыталась высвободить руки, глаза были полны беспокойства. Перемены в ее настроении терзали его сердце, теперь к этому добавились и его собственные болезненные фантазии. Иногда он постыдно желал, чтобы сарацинские гонцы принесли весть о смерти Стефана, как доставляли они известия о других. Возможно, с учетом того, что он уже знал о де ля Фалезе, это будет лучший выход… как для Иден, так и для него самого…
Ибо теперь он признался себе, что любит ее. Сладкий огонь бежал по его венам, когда он сидел так близко к ней и сжимал напряженную маленькую руку. Но ее мысли блуждали очень далеко.
После короткой откровенной беседы с молодым Джоном из Кобдена он не раз спрашивал себя, стоит ли рассказать ей то, что тот говорил о ее муже. С тех пор он много раз виделся с ней, но не мог найти в себе силы причинить ей боль и отогнать прочь мучительное ожидание. Пожалуй, и нужды в этом не было — хватало того, что она в безопасности, среди друзей, и он может встречаться с ней, когда представляется случай. Как и она, он предпочитал дожидаться развязки. И потом, кто он такой, чтобы вмешиваться в ее жизнь, когда Бог сам расставит все по своим местам.
— Я знаю, что вы правы, но все же… если бы я могла быть уверена…
Ее глаза были обращены к нему с мольбой, полные страдания от неизвестности, от бесконечного ожидания, от недостатка веры. Его охватило непреодолимое желание сказать ей о своих страданиях, признаться в любви и быть проклятым, выслушать ее обвинения, вызвать гнев и разочарование и, возможно, дать каждому из них долгожданное облегчение.
К счастью, Ричард уберег его от подобного безрассудства.
— Что скажешь ты, де Жарнак? У тебя свой взгляд на вещи. Как нам поступить с тираном Тира? — Вино сделало его дружелюбным.
Тристан, как и все остальные, устал от этого бесконечного вопроса. Еще больше он устал от нелепых и эгоистичных ответов Ричарда и его льстивых баронов по этому поводу. Он выступил из ниши, отблески пламени свечей играли на рубиновом бархате его колета и вспыхивали на богато украшенной рукоятке смертоносного кинжала у пояса.
Иден, почувствовав необычность ситуации, перехватила испуганный взгляд королевы.
— Так, как и подобает вам, мой сюзерен, — начал Тристан с грубой прямотой. — Я разрешил бы спор путем компромисса.
Не обращая внимания на изменившееся лицо Ричарда, он обратился к Ги де Лузиньяну, который нервно пощипывал свою жидкую бородку:
— Прошу простить, милорд, но позволю себе заметить, что вы уже не молоды. Ваша жена и отпрыски безвозвратно потеряны во время чумы… и все мы скорбим об этом…
Печальная тень промелькнула по покрытому морщинами лицу де Лузиньяна. Тристан чуть помедлил, а затем продолжал:
— Я нисколько не сомневаюсь, что трон Иерусалима по праву принадлежит вам… и должен оставаться за вами до самой вашей смерти. Однако унаследовать этот трон… тоже без сомнения… следует Изабелле Тирской. Поэтому я полагаю наиболее справедливым, чтобы вы, сэр, правили до конца дней своих, а после вашей смерти трон перешел бы к Изабелле и ее наследникам.
Он ожидал протеста и возмущенного рева Ричарда, который перекрыл все остальные голоса:
— Разрази тебя гром! То, что ты говоришь, — измена. Или помешательство! Ты отдал бы трон Конраду и его отродью?
— Отдал бы. Это, по-моему, единственная возможность положить конец междоусобице. Не хотим же мы гражданской войны в Иерусалиме? А именно это и случится, если мы не уступим.
Де Лузиньян, чуть было не лишенный королевства, возвысил голос:
— Из ваших речей вполне явственно вытекает одно, сеньор де Жарнак. Ваш план — открытое предложение Монферрату забрать все, корону и доходы, когда ему заблагорассудится… просто убив меня!
