Елена Арсеньева - Несбывшаяся весна
Порой к отправлению или прибытию поезда приходили какие-то люди и передавали то ему, то машинисту загадочные свертки. Иногда машинист или Аболс тоже передавали им свертки. Выяснилось, что эти люди имели родню в Большаке и порой обменивались со своими родственниками гостинцами. Чаще других появлялись шофер «Скорой помощи» Иван Капитонов, машинистка из Советского райфинотдела Поликарпова, начальник жилконторы Мусага, шофер из военного госпиталя Братчиков и инженер с Автозавода Мутовкин. Капитонов и Братчиков были родом из Большака, там жили их одинокие матери, и сыновья передавали для них продукты из своих пайков. У Поликарповой в Большаковском кожевенном техникуме учился сын. У Мутовкина в Большаке жила сестра, муж которой погиб на фронте, инженер поддерживал ее большую семью чем мог.
Всех этих лиц проверили. Никто из них не подходил на роль немецкого агента. Да и сам Аболс, такое впечатление, тоже…
– Возможно, мы ошиблись с этим письмом и с этим фигурантом, – сказал однажды Храмов, отводя глаза от Полякова и бесцельно перекладывая какие-то папки на своем столе. – Слежку, конечно, продолжим, но… Перспектив не вижу.
Поляков оценил его такт. Поскольку Аболс являлся целиком и полностью фигурантом Полякова, следовало бы, конечно, Храмову употребить другое местоимение и сказать: « Вы ошиблись!» И опустить слово «возможно»…
1943 год
– Хватит холить, вот что я вам скажу! – заявил на летучке начмед Ионов. – Выписывать надо! Всех подряд выписывать!
– Ну прямо всех подряд! – проворчала медсестра Валя Евсеева, стоявшая у двери рядом с Ольгой. – А если так, то начинай с себя!
Комиссованный по причине острейшего заболевания почек начмед Ионов не мог быть выписан на фронт, это знали все. Однако те, кто на него по каким-то причинам злился (а таких причин бывало множество!), не упускали случая напомнить, что Ионов, когда вся страна воюет, отсиживается в тылу, хотя на нем пахать можно.
Начмед и в самом деле корпуленцией и даже лицом несколько напоминал быка.
Ольга крикливого, грубого и хамоватого Ионова не выносила. Однако ничуть не лучше она относилась к Валентине, а поэтому промолчала, ничуть ее не поддержала и продолжала слушать начмеда.
Поводом к его категоричному заявлению послужило следующее. В офицерской палате на втором этаже при обходе нашли обмундирование, не сданное на склад после увольнительной. Путем простейшего расследования выяснилось, что обмундирование залежалось надолго, но использовали его товарищи офицеры отнюдь не для того, чтобы отрабатывать бравую походку, готовясь к возвращению в действующую армию. В нем сбега́ли в самоволку – чаще всего по ночам, причем на кровати гуляки в это время складывали подушки, чтобы создать впечатление лежащего человеческого тела.
Что поделаешь, самоволки среди выздоравливающих – дело обычное и привычное. Одинокие женщины живут в округе и поодаль – женщины, которые истосковались по мужчинам. Одинокие мужчины заперты в палатах госпиталя – мужчины, которые истосковались по женщинам. Что делается вокруг госпиталя по выходным! Женщины, поодиночке, по двое или маленькими группками, подходят к ограде. Становятся вокруг с самым незаинтересованным видом – и ждут, поковыривая носочком снежок или потопывая по обледенелому насту. Болтают или молчат, но так и косят глазами на окна.
В госпитале не больно-то жарко, но окна безжалостно распахиваются: ведь через полоски, старательно наклеенные на стекла, чтобы не вылетали при налетах, не много разглядишь. Все раненые, кто в силах добраться до окон, устраиваются на подоконниках, тянутся через головы, чтобы выглянуть:
– О, Степан, гляди, вон та черненькая не к тебе пришла? Иди скорей!
– Пошли вместе! Ты ведь сам назначил свидание той, в белом платочке пуховом…
– Володька, иди, не томи ты ей душу! Ждет ведь!
Через забор летели записочки, из окон они тоже сыпались дождем. Препятствовать свиданиям, которые назначались в записочках, было бессмысленно. Остановить «вылазки» было невозможно.
Однако Ионов, верный привычке всякого начальства – искать виноватого, – сурово вопрошал:
– Куда смотрели дежурные сестры?
– За каждым не углядишь! – пожала плечами старшая сестра Наталья Николаевна.
– Как это не углядишь? – Ионов впился в нее острым взором. – Надо по ночам в палаты почаще заходить.
– Ну и что там увидишь? – мягко возразила Наталья Николаевна. – С порога глянешь – все тихо, все вроде бы лежат на своих местах.
– Значит, надо пройти между кроватей, присмотреться внимательней, – не унимался Ионов.
– Так ведь темно, не срывать же одеяла с каждого, – пробурчала Валентина Евсеева. – У дежурных сестер и так дел полно в перевязочной!
В это мгновение в кабинете внезапно наступила полная тишина, и слова ее стали слышны всем.
– Да-да, – кивнул ехидный начмед. – Знаем мы ваши дела в перевязочной! Раскрутка, раскрутка и еще раз раскрутка!
Кругом так и грохнули!
Понятно, что Валя имела в виду: порой только по ночам дежурным сестрам и санитаркам удается готовить перевязочный материал, днем-то бывает просто некогда. Но слово «раскрутка» имело особое значение.
Случилось это зимой. Во время тихого часа Ольга мыла полы в коридоре, да нечаянно задела ведро и воду разлила. Около перевязочной образовалась огромная лужа. И в ту самую минуту, когда она с тряпкой ринулась собирать воду, дверь перевязочной тихонько приоткрылась и оттуда высунулась Валя Евсеева. Вид у нее был чрезвычайно таинственный. Поправляя на ходу косынку, она шагнула через порог… прямо в воду.
– Осторожно, Валя! – окликнула Ольга.
Валентина глянула себе под ноги, вскрикнула, смешно подскочила на месте, только сейчас заметив, что забрызгала чулки и промочила туфли (она всегда ходила в хорошеньких, аккуратненьких туфельках, потому что дед ее был знаменитый в Энске дамский сапожник, у которого отнюдь не стало с войной заказов меньше, скорее наоборот), но тут каблуки ее скользнули, и Евсеева плюхнулась прямо в лужу, испустив испуганный вопль. Дверь перевязочной распахнулась, и на пороге вырос лейтенант Пашков. Опираясь на костыли, он шагнул было вперед, но тут сточенная резина, «надетая» на костыли, поехала на мокром – и Пашков со стоном грохнулся рядом с Валей.
Ольга замерла ни жива ни мертва – с ведром в одной руке, с тряпкой – в другой. И случилось же так, что именно в ту минуту хирурга Сергея Сергеевича Виноградова вынесло из кабинета дежурного врача, а сестру-хозяйку – из бельевой!
