Элизабет Чедвик - Любовь по расчету
— Гайон, нет… то есть… хочу сказать… не ходи туда… они не оставили ее чистой…
— Перестань пугать меня! — зарычал он и ускорил шаги.
Слезы навернулись на глаза Юдифи, она сдерживала их изо всех сил… схватила накидку и последовала за мужем. Боялась, что ужас реальной картины застанет его врасплох, знала по себе, какое впечатление это произведет. Ее память запечатлела этот момент до конца жизни.
Гайон посмотрел на ряд тел, недавно бывших живыми существами. Десять белых мумий.
Отец Джером отошел вглубь, не в силах видеть лишенную выражения восковую маску вместо лица молодого графа.
— Страшное дело, — прошептал он. — Но теперь на них снизошел мир.
Гайон отдернул одно из покрывал — под ним лежал Херлин ФитзСаймон, многообещающий юноша из Оксли, верой и правдой служивший ему во время Уэльской кампании, которого он прочил в капитаны гарнизона охраны замка. Теперь планы рухнули, разрублены острым мечом. На шее зияла глубокая рана, рассекшая лицо до самой кости.
— Мир? — ледяным тоном спросил Гайон, закрыв труп покрывалом.
Отец Джером подошел ближе.
— В этом можете не сомневаться, сын мой, — он протянул руку как бы для успокоения, но Гайон отступил.
— Лучше не трогайте меня, — произнес он спокойно, без всякого выражения эмоций, бушевавших в груди.
Священник колебался, но Юдифь осторожно тронула его за рукав. Лицо ее побелело и напоминало белые покрывала на трупах, но глаза были живыми и полными мысли.
— Оставьте его. Ему может понадобиться ваша помощь позднее. Я прослежу за ним.
Священник с облегчением удалился. Юдифь расправила плечи, подошла к мужу. Тот молча уставился на тело Риса. На глазах мальчика лежали серебряные монеты, те, которые тремя годами раньше были конфискованы у де Беллема. Это был единственный способ закрыть веки, застывший в глазах парня ужас леденил кровь.
— Если бы они не проглядели Годрика, мы не нашли бы тела так скоро. Я ждала эскорт назад только через три-четыре дня.
— Ты говоришь об этом, как о большой удаче, — упрекнул Гайон, закрывая лицо Риса, в го лосе звучали нотки угрозы.
— Могло быть гораздо хуже. По крайней мере, их не сожрали волки и вороны. Гельвина обязана Годрику жизнью.
— Как мудро, — произнес Гайон, словно хлестнул по лицу.
— Перестань! Перестань, прошу!
— Ты лезешь в рану из удовольствия или потому, что не можешь держать язык за зубами? — напустился Гайон на Юдифь. — Христом-Богом прошу, оставь меня в покое!
— Во имя Христа, не оставлю! — огрызнулась Юдифь. — Не собираюсь быть козлом отпущения!
Подойдя к последнему трупу, Юдифь сама отдернула покрывало.
— Полюбуйся и давай уйдем отсюда, — неистово прошипела она.
Гайон из белого стал зелено-желтым. Несмотря на усилия священника и Юдифи, на тело Розин нельзя было смотреть без содрогания. Она отчаянно боролась за жизнь, что исказило ее черты до неузнаваемости. Тело было буквально искромсано на куски, волосы вырваны. Юдифь закрыла труп.
Щеки Гайона подергивались.
— Где Элунед? — спросил он, собрав все силы, чтобы держать себя в руках.
— Де Лейси увез ее с собой, — Юдифь сжала зубы.
Гайон содрогнулся, уловив намек. Можно было легко представить, что де Лейси сделает с ребенком. Гайон знал. Хорошо знал.
— Милорд, — сказал подошедший отец Джером, но его оттолкнул забрызганный грязью молодой человек, его глаза налились кровью и походили на глаза разъяренного зверя.
— Где она? — спросил он хрипло, с таким явным валлийским выговором, что Юдифь не поняла. Взгляд прибывшего окинул тела. — Моя Розин… Где она?
— Ваша Розин? — Юдифь встрепенулась. — Значит, вы Прис…
— Я поехал, чтобы привезти тело отца, а теперь мне говорят, что ее тоже надо хоронить… и парнишку… — дикий взгляд с ненавистью остановился на Гайоне. — Не могли бы вы оставить ее в покое? Из-за вас она погибла… О-о-о… моя жена… я хотел жениться на ней…
Гайона захлестнули угрызения совести.
— Мне было неизвестно, что она собирается приехать сюда, — защищался он. — Я бы остановил ее… Видит Бог, я предупреждал…
— Надо было лучше стараться!
— Как лучше? — ощетинился Гайон. — Что вы называете «лучше»? На что хватило бы вашего терпения? Запереть? Ее невозможно было удержать.
— Так что, черт возьми, ей нужно было в Равенстоу?
— Розин приехала пригласить нас на свадьбу, — Юдифь пыталась разрядить обстановку и предотвратить ссору, — и поговорить о будущем Гельвины, — она намеренно скрыла часть правды.
— Могла не спешить ни с первым, ни со вторым, — не унимался Прис, поглядывая на трупы, и Гайон подумал, что тот тоже чувствует себя виноватым, ибо тоже был далеко и не смог прийти на помощь. Теперь Прису предстояло увидеть то, на что нельзя было смотреть.
Молодой человек рванулся к телам.
— Которое из них? — властно потребовал он. Юдифь хотела урезонить его и заставить отказаться от мысли увидеть Розин, но Гайон опередил ее.
— Дело рук Уолтера де Лейси, — сказал он тихо. — Клянусь, что опустошу Торнифорд, камня на камне не оставлю, превращу всю землю в кладбище!
Молодой человек открыл лицо Розин, опустился перед телом на колени.
— О, нет, Розин, дорогая, нет! — стонал он, охваченный ужасом. Подошел отец Джером, положил руку ему на плечо, хотя никакие утешения не могли смягчить картину того, что предстало взору.
Спустя минуту, показавшуюся вечностью, священник накрыл труп Розин. Прис перекрестился, плечи его тряслись, руки беспорядочно двигались, сердце бешено колотилось. Помолчав, обратился к Гайон у:
— Я купец, — сказал он нетвердым голосом, не пряча горе и гнев. — Мечом я привык только защищаться и владею им не очень хорошо…
Юдифь испугалась, что Прис хочет вызвать ее мужа на поединок. Видимо, у Гайона мелькнула та же мысль, но он не подал виду, только переступил с ноги на ногу.
— Прошу, научите владеть им, как должно. Я пойду с вами на Торнифорд. Мне рассказали об Элунед… Розин уже ничем не повредишь, она мертва… Но одному Богу известно, что сейчас испытывает ребенок… — он поперхнулся, отвернулся, сплюнул.
Гайон почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
— Принимаю предложение, — ответил он, когда вернулась способность говорить. — И дам необходимое снаряжение.
В церкви было холодно и довольно темно. Свечи у алтаря бросали тусклые блики в предрассветный мрак. Гайон не сводил глаз с пламени, пока не зарябило в глазах, и повторял латинскую молитву, которую помнил с детства. Слова не доносили никакого смысла. В действительности не было ничего, кроме старого облупившегося пола часовни, от которого затекшие колени пронизывал холод, запаха ладана, бившего в ноздри, и застывшего тела Розин, растерзанного, измученного.
