Горгона и генерал - Тата Алатова
Стоя посреди гостиной в легком утреннем платье, Гиацинта придирчиво выбирала себе наряд, пререкаясь со Своном. Джереми сидел здесь же, лопая торт. Он довольно часто навещал Гиацинту, но отказывался оставаться у неё надолго. Ему нравилось жить у Траппов, где было полно детей Чарли.
— Моя безопасность — это ваша забота, — выговаривала она, — а я вовсе не обязана сидеть в четырех стенах только потому, что вам так легче меня охранять.
— Но…
— Почему бы вам вообще не запереть меня в подвале?
— Я вовсе…
— Я же живу лишь для того, чтобы вам было удобно! Хотите, начну носить доспехи?
Джереми захихикал.
— Дорогая, я вижу, со времен моего отъезда твой характер стал только хуже, — раздался генеральский голос за спиной Гиацинты.
Она стремительно развернулась.
Трапп сидел на подоконнике, ухмыляясь от уха до уха.
— Конечно, он стал хуже, — рявкнула Гиацинта. — Ты знаешь, сколько денег я потратила на эту твою войну? Что именно тебе помешало закончить её на несколько месяцев раньше?
— Хочешь черешни? — предложил Бенедикт, протягивая кулек с ягодами.
42
Что-то радостно заверещал Джереми, но Питер Свон шустро схватил мальчишку в охапку и вынес его, брыкающегося, вон.
Трапп спрыгнул с подоконника и показал на платья:
— Это для меня?
— Нет, — медленно ответила Гиацинта, внимательно разглядывая его. — Для меня. Не думаю, что хоть одно из них тебе подойдет… Впрочем, если ты очень хочешь, то можешь надеть вон то, сиреневое.
— Почему именно это? — заинтересовался Трапп.
— Оно мне нравится меньше других.
Генерал выглядел здоровым, по крайней мере, обе его руки и ноги были на месте. Он похудел и загорел, был гладко выбрит и одет в потрепанный капитанский мундир, явно с чужого плеча. Из-под мундира выглядывала одна из его любимых белых шелковых рубашек.
Быстро приблизившись, Гиацинта отвела назад его волосы, чтобы убедиться в целостности обоих ушей, ощупала его голову и велела:
— Открой рот.
Зубы тоже были в полном составе.
— Что ты, черт возьми, делаешь? — спросил Трапп, когда она принялась проверять его ребра.
— Кажется, ты цел, — пробормотала она себе под нос.
— Ты что, инспектируешь свое имущество? — спросил он с улыбкой в голосе.
Гиацинта вскинула голову, негодуя, как это он еще смеет улыбаться, но Трапп смотрел на неё с такой пронзительной добротой и нежностью, что все едкие слова превратились в тугой ком, который застрял прямо в горле, мешая дышать.
Накатила позорная слабость, и она непроизвольно ухватилась за его плечо, и сильная рука в ту же секунду обвила её талию, прижимая к широкой груди.
— Привет, — прошептал Трапп ей на ухо, — я ужасно соскучился.
Его губы скользнули по её щеке, нашли рот, она ощутила короткий и крепкий поцелуй, на который даже не успела ответить, потому что Трапп вздохнул и по-медвежьи стиснул её в своих объятиях. Гиацинта пискнула, мертвой хваткой окольцовывая его шею, прижимаясь еще плотнее, так, что дышать стало совсем нечем, но это сейчас было совершенно не важно.
— Тише, тише, — невнятно проговорил Трапп, чуть отстраняясь, — не убейся об меня, дорогая.
Он обхватил её лицо своими большими теплыми руками, погладил пальцами скулы и медленно, чувственно поцеловал, отчего Гиацинта покрылась мурашками.
До встречи с Траппом она вообще не любила целоваться, не понимая, что в этом занятии приятного.
А сейчас она ощущала, как горячая волна от макушки до пяток проходит сквозь неё, и не было ничего более прекрасного в этом мире, чем ощущать, как его губы ласкают её губы, а язык сплетается с её языком, и его огромное родное тело прижимается к ней, а руки обхватывают со всех сторон и дарят ни с чем не сравнимое чувство защищенности.
Была бы её воля — она бы ударила его дубинкой и оттащила за волосы в какую-нибудь пещеру, завалила бы вход большим валуном и не выпускала бы на волю долго-долго.
Но сейчас были дела поважнее.
— Пойдем, — отрываясь от него с болью, как от ободранной кожи сказала Гиацинта и, взяв Траппа за руку, повела наверх.
Просторная комната была залита солнечным светом, и кружевной полог откинут наверх, позволяя летнему свежему воздуху свободно обволакивать ажурную детскую кроватку.
— Полюбуйся, — скрестив руки на груди обвиняющим тоном объявила Гиацинта. — Твоя дочь.
Няня, дремавшая в кресле у окна с шитьем на коленях, встрепенулась.
Трапп осторожно, едва не на цыпочках, приблизился к кроватке и, вытянув шею, заглянул внутрь.
У него стало такое глупое, счастливое, потрясенное, восхищенное, изумленное и беззащитное лицо, что Гиацинта испытала острый укол ревности.
Как бы то ни было, теперь она всегда будет на втором месте, и с этим уже ничего не поделать.
У Траппа было огромное, как он сам, сердце, но даже оно не могло принадлежать сразу двоим.
Склонившись, он продолжал взирать на младенца, и, черт его побери, на его глазах выступили слезы.
Гиацинта подошла к ним ближе.
— Можно её разбудить? — спросил Трапп взволнованно. — Я хочу увидеть её глаза.
— Нельзя будить спящих детей! К тому же, рассердить эту девчонку легко, а вот усмирить — невозможно, — предупредила Гиацинта. — Лучше подождать пятнадцать минут, когда наступит время кормления. Что?.. — спросила она, рассердившись на его быстрый, внимательный взгляд, коснувшийся её лица. — Я консультировалась с Алисией. Она сказала, что детям нужен режим.
— Как ты её назвала? — спросил Трапп, снова обращая всё свое внимание на безмятежное спящее личико.
— Никак, — пожала плечами Гиацинта. — Я не была уверена, что имею право давать ей имя. Но иногда я называю её Катариной.
— Катарина, — повторил Трапп задумчиво, словно пробуя это имя на вкус. — Ты такая красивая, Катарина, — прочувствованно проговорил он, — я буду любить тебя вечно.
Гиацинта сглотнула, в животе стало жарко-жарко, и она не удержалась от того, чтобы положить руку на плечо генерала.
— Я схожу на кухню за молоком, — сказала Магда, вставая с кресла.
— У нас нет кормилицы? — огорчился Трапп.
Гиацинта смерила его презрительным взором.
— У нас есть три няни, Эухения и молоко Алисии. Кормилицы у нас нет.
«И только посмей мне что-нибудь сказать», — мысленно продолжила она.
На самом деле они перебрали трех кормилиц, но одна вдруг уехала в деревню, вторая заболела, а у третьей ни с того ни с сего кончилось молоко. Тогда Гиацинта плюнула на это дело и договорилась о поставках с Алисией.
Несколько раз в день из дома Траппов прибегал мальчик-посыльный, принося контрабандный напиток.
Сделка хранилась в строжайшем секрете от мегеры, которая по какой-то причине считалась генеральской женой.
— Ну нет кормилицы и нет, — покладисто согласился Трапп
