Японский любовник - Исабель Альенде
В самый темный час ночи, в тот таинственный час истончившегося времени, когда раздвигается завеса между нашим миром и миром духов, явился наконец посетитель, которого так ждала Альма. Резиновые подошвы его тапочек не производили шума, и был он такой незаметный, что Ирина проснулась только от тихого вскрика Альмы: «Ичи!» Гость стоял возле постели, склонившись к лежащей, Ирина видела его только в Профиль, но узнала бы с любой точки и в любое время, потому что и сама его ждала. Ичимеи выглядел именно так, как она воображала, рассматривая портрет в серебряной рамке: небольшого роста, с крепкими плечами, с жесткими пепельными волосами, с зеленоватой от мерцающего экрана кожей, с благородным спокойным лицом. Ичимеи! Девушке показалось, что Альма открыла глаза и повторила это имя, хотя уверенности и не было; она поняла, что прощаться они должны наедине. Ирина осторожно встала, чтобы их не беспокоить, и выскользнула из палаты, закрыв за собой дверь. Она ждала в коридоре, сначала прохаживалась, разминая затекшие ноги, выпила два стаканчика воды из кулера возле лифта» а потом вернулась на свой сторожевой пост рядом с дверью.
В четыре утра появилась дежурная медсестра, большая негритянка, пахнущая свежим хлебом, но Ирина преградила ей путь. «Пожалуйста, пусть они еще немножко побудут вдвоем!» — попросила девушка и сбивчиво затараторила о возлюбленном, который пришел проводить Альму в последнее путешествие. Не нужно им мешать! «В эти часы посетителей не бывает» — удивленно ответила медсестра, без долгих церемоний отодвинула Ирину и распахнула дверь. Ичимеи ушел, и воздух в палате пах его отсутствием.
Альма ушла вместе с ним.
Бдение по Альме заняло несколько часов и прошло в узком кругу, в Си-Клифф, где она провела почти всю свою жизнь. Простой сосновый гроб поставили в главной столовой, зажгли восемнадцать свечей в тех самых серебряных менорах, которые семья использовала на ритуальных праздниках. Беласко, хотя и не были религиозны, решили строго придерживаться погребальных обрядов, предписанных их раввином. Альма много раз говорила, что хочет отправиться из постели на кладбище, никаких ритуалов в синагоге. Две благочестивые женщины из братства Хевра Кадиша омыли ее тело и обрядили в простой саван из белого льна без карманов, что символизировало равенство перед смертью и отказ от всех материальных благ. Ирина невидимой тенью стояла на траурной церемонии позади Сета, который отупел от боли и не мог поверить, что бессмертная бабушка неожиданно его покинула. Члены семьи попеременно находились рядом с ней до самого путешествия на кладбище, чтобы дать душе Альмы время отрешиться от всего и попрощаться. Цветов не было, это сочли легкомыслием, но одну гардению Ирина на кладбище взяла. Раввин прочитал короткую молитву: «Барух Даян а-Эмет» («Благословен Судья праведный»). Гроб опустили в землю рядом с могилой Исаака Беласко, и когда члены семьи подошли бросить по горсти земли, Ирина перекинула своей подруге гардению. В этот вечер начался обряд шивá — семь дней скорби и отдыха. Ларри и Дорис неожиданно попросили Ирину остаться с ними, чтобы утешать Сета. Ирина, как и все в семье, прикрепила на грудь лоскут ткани, символ траура.
На седьмой день, закончив принимать соболезнующих, которые приходили в Си-Клифф каждый вечер, семья Беласко вошла в привычный ритм, каждый вернулся к своей жизни. Через месяц после похорон они зажгут свечу в память об Альме, а через год устроят скромную церемонию и разместят на могиле табличку с именем покойницы. К этому времени большинство тех, кто ее знал, будут вспоминать о ней нечасто: Альма продолжит жить в расписанных ею тканях, в упрямой памяти Сета, в сердцах Ирины Басили и Кирстен, которая так и не поймет, куда подевалась хозяйка. Пока длилась шива, Ирина и Сет с нетерпением ждали появления Ичимеи Фукуды, однако прошло шесть дней, а он так и не пришел.
Первое, что сделала Ирина по окончании траурной недели, — она отправилась в Ларк-Хаус за вещами Альмы. От Ганса Фогта она получила разрешение отлучиться на несколько дней, но скоро ей предстояло вернуться к работе. Квартира была в том же состоянии, как и перед отъездом Альмы, потому что Лупита Фариас решила не делать уборку, пока семья не откажется от этого жилья. Немногочисленная мебель, купленная для этих двух комнат, исходя не из декоративных, а утилитарных задач, переходила в Магазин забытых вещей — за исключением кресла персикового цвета, на котором провел свои последние годы кот: Ирина решила подарить его Кэти, потому что знала, как оно ей нравится. Девушка складывала в чемоданы одежду: широкие штаны, льняные рубашки, длинные жилеты из шерсти викуньи, шелковые шарфы — вопрошая себя, кому все это достанется, мечтая стать такой же высокой и сильной, как Альма, чтобы носить ее одежду, быть как она, чтобы красить губы красным и прыскаться ее мужским одеколоном с бергамотом и апельсином. Остальное Ирина уложила в коробки — шофер семьи Беласко заберет их потом. В коробки попали альбомы, содержащие всю жизнь Альмы, документы, несколько книг, мрачный пейзаж Топаза — в общем-то, и все. Ирина поняла, что Альма подготовила свой уход с всегдашней своей серьезностью, отделалась от необязательного, чтобы остаться с самым необходимым, привела в порядок имущество и воспоминания. За неделю шива Ирина успела оплакать хозяйку, но сейчас, завершая ее присутствие в Ларк-Хаус, снова прощалась с
