Стефани Лоуренс - Избранница

Она пришла в себя приблизительно через час. Ресницы затрепетали, глубокий вдох — и выдох со стоном от боли. Голубые глаза уперлись в него. Она удивилась и осторожно осмотрела комнату, стараясь не крутить головой.

— Мы одни, — пояснил он.

— Что случилось?

Помедлив, Тристан решил, что не стоит ничего скрывать.

— Ваша горничная. Она тут билась в истерике…

Леонора медленно прикрыла глаза, уже догадываясь, что за этим последует. Так и есть. Хриплым — то ли от волнения, то ли от злости — голосом он сказал:

— Она рассказала мне про те два нападения. Один раз это случилось на улице, а второй — в вашем собственном саду.

Забывшись, девушка кивнула и сейчас же сморщилась от боли. Торопливо пояснила;

— Это не был Маунтфорд.

Это, конечно, была новость. Но сути дела не меняла. Тристан, не в силах более сидеть на месте и изображать спокойствие, вскочил на ноги, заметался по комнате и даже пробормотал проклятие. Резко повернулся и устремил на нее горящий взгляд:

— Почему вы мне не сказали?

Она спокойно выдержала его взгляд и ответила:

— Мне это казалось неважным.

— Неважным? — Леонора заметила, что кулаки лорда сжались, хотя голоса он не повышал. — Значит, то, что вам угрожали и даже рискнули на прямое нападение, показалось вам не заслуживающим внимания… Или вы решили, что я сочту эту информацию незначительной?

— Это не было…

— Молчите! — Он вновь принялся мерить комнату шагами, пытаясь унять гнев и привести себя в то состояние, в котором джентльмен может разговаривать с леди. Сейчас слишком много слов — яростных и грубых — жгло ему язык. Он мог бы упрекать и обвинять, но знал, что, высказав горькие мысли вслух, немедленно пожалеет об этом.

Тристан призвал на помощь свои профессиональные навыки — и дыхание его успокоилось, а мозг быстро отсек эмоции, позволив сосредоточиться на самом главном. Тогда он повернулся к Леоноре и, глядя в глаза девушке, сказал, медленно выговаривая слова:

— Я пришел, чтобы позаботиться о вас. — Как это непросто: говорить то, что думаешь… Вернее то, что чувствуешь. Но сейчас именно такой момент и надо, чтобы эта упрямая женщина поняла. — Я хочу заботиться о вас так, как никогда и ни о ком прежде. Назовите это как хотите: оберегать, участвовать в вашей жизни, разделить с вами — беды и радости. Но все это предполагает, что вы отдаете часть себя тому, о ком начинаете заботиться и за кого отвечаете. Мне кажется, что то, что отдается, — это лучшее, что есть в душе… И человек, которому отдаешь, становится дорог, дороже всего на свете. Он помолчал, потом как-то очень спокойно добавил:

— Как вы для меня.

Опять повисло молчание, они все так же смотрели в глаза друг другу. Затем Трентем устало сказал:

— Я сделал все, что мог, чтобы заставить вас понять — и повернулся к двери.

— Куда вы? — испуганно спросила Леонора, предприняв безуспешную попытку встать.

— Я ухожу. — Он взялся за дверную ручку и, бросив на Леонору быстрый взгляд, добавил: — Пришлю вашу горничную… Когда вы решите, что можете быть для кого-то всем на свете, вы знаете, где меня найти.

— Тристан!

Дверь хлопнула, и Леонора без сил откинулась на подушки. Закрыла глаза и постаралась дышать глубоко и ровно чтобы унять дурноту. Что она наделала! Она прекрасно знaла, что наделала. И сколько сил потребуется, чтобы исправить это. Сейчас она слишком слаба, но затем ей понадобится вся ее хитрость, вся искренность и бог знает что еще, чтобы успокоить раненого волка.

Следующие три дня прошли под знаком извинений. Проще всего оказалось успокоить больную совесть Харриет. Увидев неподвижное тело хозяйки, горничная разразилась рыданиями и начала обвинять себя и лепетать, дескать, это приходил тот же человек, что и раньше… Этого оказалось достаточно, и Тристан насторожился. Он быстро добился от горничной правды, и она выложила все о прошлых нападениях. Его ярость и собственная вина привели служанку в еще более жалкое состояние. Она боялась смотреть хозяйке в глаза. Леонора не могла этого вынести, поэтому в то же день, после того как Харриет помогла ей подняться в спальню и лечь в постель, она вызвала горничную на разговор, позволила той поплакать, излить свои страхи и тревоги, и простила ее.

Остаток дня девушка провела в постели, чувствуя себя больной. Тетушки прибыли с визитом, но, взглянув на Леонору, быстро распрощались. Племянница уговорила их никому не рассказывать о случившемся.

На следующее утро она смогла немного поесть, потом Харриет помогла ей перебраться в кресло у камина.

Раздался стук в дверь.

— Войдите.

Джереми появился на пороге и с тревогой посмотрел на сестру:

— Как ты себя чувствуешь? Мы можем поговорить?

— Конечно! — Она улыбнулась. — Заходи.

Джереми вошел и осторожно прикрыл за собой дверь. Он пересек комнату и остановился у камина. Было видно, что ему неловко, но повязка на голове сестры словно притягивала его взгляд. Лицо его сморщилось, Леоноре даже показалось, что брат сдерживает слезы. Он судорожно вздохнул и выпалил:

— Это я виноват… в том, что тебя ранили. Мне нужно было прислушаться к твоим словам… Ведь я знал, что ты не станешь воображать невесть что, но мне так не хотелось… проигнорировать грабителя было проще всего.

Джереми уже исполнилось двадцать четыре, но сейчас он снова стал просто ее младшим братом. И Леонора жалела его, дала выговориться, и наконец он примирился не только с ней, но и с самим собой.

Это заняло около двадцати минут и потребовало от нее душевных сил и физического напряжения. И вот теперь брат сидел на полу, прижавшись головой к ее коленям, а она гладила его волосы — такие мягкие и такие непослушные.

Джереми, который, как казалось Леоноре, совершенно успокоился, вдруг вздрогнул и срывающимся голосом пробормотал:

— Если бы Трентем не подоспел…

— Ты бы и сам справился.

Он помолчал, потерся щекой о ее колено и пробормотал:

— Наверное.

Остаток дня Леонора опять провела в постели, чувствуя себя разбитой и несчастной. Но следующее утро принесло облегчение. Вновь пришел доктор, проверил зрение и чувство равновесия, ощупал шишку на голове и объявил, что вполне доволен результатами осмотра.

— Но еще несколько дней, милая барышня, я посоветовал бы вам избегать напряжения и беречь силы.

Леонора согласно кивала, а сама раздумывала, сколько напряжения и сил ей понадобится, чтобы добиться возможности принести извинения и получить прощение.

Она спускалась по лестнице, медленно и осторожно ступая, и вдруг увидела сэра Хамфри. Он сидел на скамье в холле и теперь поднялся, опираясь на трость.

— Тебе лучше? — неловко улыбаясь, спросил он.