Селеста Брэдли - Повеса в моих объятиях
Эван посмотрел на нее так, как никогда не смотрел. Тем не менее, плечи его расслабились, когда он взглянул на нее с уважением в глазах. Первый раз на ее памяти он повел себя как взрослый человек. Она покачала головой и улыбнулась ему:
— У нас с тобой все будет хорошо. Я найду приличное занятие в Лондоне, потому что теперь у меня замечательные рекомендации. На этот раз мы снимем хорошую комнату. Больше никогда не будем голодать и не будем бежать по улицам словно сумасшедшие. Ты начнешь учиться, а когда тебе исполнится восемнадцать, мы пойдем к Троттерам со своим собственным адвокатом.
Выражение лица Эвана просветлело.
— Мы от них мокрого места не оставим, правда?
Пруденс сжала руки.
— Повтори это предложение еще раз, пожалуйста.
Эван моргнул.
— Мы ведь раздавим их?
Пруденс усмехнулась:
— Словно насекомых на тропинке.
Мелоди оторвалась от куклы и посмотрела на них.
— Нельзя давить букашек, Эван!
Эван ухмыльнулся, глядя на Мелоди.
— Да они просто притворяются букашками, глупенькая. Пойди сюда. Я покажу тебе, как правильно сделать петельку и узелок.
Мелоди послушно перебралась на противоположное сиденье, обрадованная тем, что нашла союзника в деле обновления свадебного гардероба Горди Евы. Пруденс откинулась на спинку сиденья, посмотрела на них и вдруг ясно осознала, что завтра расстанется с Мелоди.
Навсегда.
«Моя маленькая сладкая девочка. Как же я отпущу тебя?»
Так будет лучше. Мелоди нужна мать, и как бы Пруденс ни относилась к Шанталь, она не сможет украсть у нее последние месяцы, проведенные с дочкой. К несчастью, сознание того, что она поступает правильно, мало утешало ее.
Грусть, словно одеяло, укрыла ее с головой. Мечты о новой жизни больше не радовали. Будущее, несмотря на новые перспективы, рисовалось в мрачных тонах.
Она отвернулась от детей и стала смотреть в окно, когда слезы, которые она оказалась не в силах сдержать, потекли по ее щекам.
«Любовь моя! Как же я смогу просыпаться каждый день и открывать глаза, зная, что тебя нет рядом? Как же найти в себе силы жить дальше?»
Колин вышел из гостиницы с одним саквояжем в руках. Для него было странно путешествовать в одиночку. В одиночестве и налегке он чувствовал себя так, будто и не было никогда никого рядом с ним. Люди проходили мимо него, спеша куда-то, улыбались, сердились или недоумевали, то есть испытывали эмоции, которые он смутно припоминал, но которые для него ничего не значили.
Ужасное оцепенение было хуже боли. Он понимал, что потерял что-то навсегда, как если бы потерял самого себя.
«Пруденс, любовь моя, ты унесла с собой мое сердце. В моей груди уже ничего не бьется. Душа моя опустела».
Он, конечно, знал, что она покинула его, потому что любила. Сознание этого обжигало его, словно горячая лава под снежной шапкой дремлющего вулкана. В первый раз Колин понимал уныние Джека. Разве можно продолжать спокойно прогуливаться, если у тебя больше нет сердца?
Он должен сделать это. В полнейшем оцепенении он договорился о специальном разрешении на венчание, когда не нужно оглашать имен венчающейся пары в украшенном арками холле местного собора. В этом же оцепенении он нанял удобный экипаж, уютный и хорошо подрессоренный, чтобы тот как можно аккуратнее довез Шанталь до Лондона. В полусне он зашел к Лементье.
В полусне поднялся по ступеням церкви в день своей свадьбы, собираясь жениться на женщине, которую не любил.
Глава 41
С единственным свидетелем со своей стороны Колин ждал невесту у алтаря. Доктор Шанталь, мистер Беннет, должен был вывести невесту. Колин стоял и пытался понять, что же это должно символизировать.
Около Колина стоял Лементье и с хмурым видом чистил щеткой рукав его фрака.
— Корпия, — шепотом проинформировал он Колина.
Да что же происходит с людьми в этом мире, если их занимают такие вещи? Это казалось неестественным, но и весь этот день был каким-то ненастоящим.
Епископ прочистил горло, и Колин увидел, как по проходу между рядами к нему под руку с мистером Беннетом приближается Шанталь. Она была одета в платье бледно персикового цвета. Как-то странно для нее. Колин привык видеть ее в драматических тонах и блеске украшений.
Она была бледной, но все еще очень привлекательной. Образчик нежной чувствительной принцессы. Когда же, наконец, у него появится иммунитет против такого рода очевидной красоты? Шанталь была воплощением самого красивого, совершенного и изысканного, что могло быть в женщине, и теперь, в болезни, очаровывала более, чем когда-либо прежде — медлительная походка, затуманенный взор.
Ее безукоризненное лицо заставило его похолодеть.
Правильность черт была случайной игрой природы. Шанталь зависела от своей привлекательности, и это не оставляло ей никаких шансов. Шансов показать свой ум или свою индивидуальность. Черты, на которые он всегда рассчитывал в друге — правдивость, честь, мужество и интеллект, — напрочь отсутствовали в этой превосходной карикатуре на женщину!
Ее голубые глаза заблестели, словно вечернее небо, когда она встретилась с ним взглядом. Ее улыбка, тем не менее, была одной из тех, которые она применяла к мужчинам, которых старалась избегать.
Ох, ни к чему хорошему эта женитьба точно не приведет.
Но что это меняет? Грядущие секунды узаконят положение Мелоди, как будто бы она родится в следующем году, а это соответствует всем стандартам высшего общества. И все двери этого общества с готовностью распахнутся для его дочери даже сейчас.
Цени каждый момент надвигающегося ада…
Шанталь подошла к Колину и заняла место подле него. Доктор Беннет и Лементье отступили на шаг назад, когда Колин и Шанталь повернулись лицом к епископу.
Когда священник начал свою речь, Колина охватило жуткое раскаяние. Но было уже поздно. Он взял Шанталь за руку и открыл рот:
— Я клянусь…
— Что?! — Плач Мелоди практически перешел на крик, так что Пуговке пришлось отшатнуться от того места, где она сидела. — Он женится на Шанталь? Как это так? А как же Пруденс? Как же Эван? Как же я?
Пуговка посмотрел на нее.
— Вижу, что эта история не самым лучшим образом успокоила твои нервы. Наверное, нам пора одеваться.
— Нет! Нет, пожалуйста, Пуговка! Мне надо знать! Правда! Я спокойна. — Она погладила того, кто еще недавно держал ее в дружеских объятиях, и изобразила безмятежность на лице. — Видишь, как я спокойна.
— Хм… — Взгляд Пуговки выражал скептицизм, но, тем не менее, он вернулся на свое место подле нее и снова рискнул обнять за плечи. — Что ж. Тогда слушай… где мы остановились?
