Сара Рэмзи - Мед его поцелуев
Слухи наверняка пойдут. Когда с Фергюсона слетела шляпа, Кэссель сумел вытаращить глаза, несмотря на синяки вокруг сломанного носа.
Выстрелы разбудили доктора — и тот мгновенно потерял сознание, решив, что потерял герцога Ротвела навсегда. Доктор едва не упал с козел, но кучер лорда Била успел подхватить его и удержать.
— Что ж, Кэсселю теперь будет о чем поговорить в «Уайтсе», не вспоминая о безрассудстве моей жены.
— Что ты там говорил до дуэли? Утверждал, что мы слишком стары для этого?
Малкольм пожал плечами.
— Мы с тобой пэры, давно переставшие быть школярами. Нам стоило бы работать, а не размениваться на дуэли.
Фергюсон фыркнул.
— Я и забыл, что ты никогда не жил в Лондоне. Оглянись, когда снова зайдешь в «Уайтс». Те, кто не пристрастился к игре, либо пьют, либо распутничают, либо так одержимы Красавчиком Браммелом[2], что беспокоятся только о способах повязать галстук.
— То, что другие пренебрегают своими обязанностями, не дает мне права поступать так же.
— Правда. — Фергюсон ковырнул пальцем дыру на шляпе и повертел кистью. — Но зачем заставлять себя выбирать лишь одну из крайностей?
Малкольм задумался о моменте, когда обернулся во время дуэли. Он думал, что перед ним есть лишь два пути — либо отказаться от Эмили и стать пристойным лэрдом, либо сохранить ее и отказаться от амбиций. Каждый путь предлагал какие-то выгоды, но и требовал от него жертвы.
На пути, который он выбрал, были определенные вехи: женитьба на ком-то, место в парламенте, заключение пактов, рождение наследников, продуманные речи, политическое влияние, использование его, победа и смерть. Это был путь, в котором не оставалось места для радости.
Но что, если жизнь не была дорогой? Что, если она была океаном с бесконечными течениями и приливами — бесконечной возможностью менять курс?
— Довези меня до дома, не до «Уайтса», — внезапно попросил он. В клубе он оставался с того момента, как вышел из дома, хотя большую часть вечеров проводил в своей комнате, чтобы не видеть косых взглядов и не слышать шепотков о писательстве Эмили.
— Конечно. — Фергюсон постучал по крыше и выкрикнул новое направление, а затем откинулся в угол, продолжая играть со шляпой.
В тишине, когда на смену ярости последних дней пришла ясность, Малкольм заставил себя признать то, о нем его сердце знало уже не первую неделю.
Он любил Эмили. Он любил ее, когда она противостояла ему в худших его проявлениях. Он любил в ней то, что она обладала собственным мнением. Он любил то, как она восхищалась Шотландией, которую презирали другие леди.
И ее тайную жажду приключений. Любил смотреть, как она краснеет, особенно когда просит о самых непристойных вещах, что идут вразрез с ее врожденной стыдливостью. Он любил даже то, как она писала, но не готов был в этом признаться.
Та самая женщина, которую он так пытался отпугнуть, завоевала его сердце. И как бы отвратительно он себя ни вел, она, похоже, желала ответить ему взаимностью.
Он застонал. Ему так хотелось прийти домой и сказать ей об этом, но он не знал, какой его ждет прием. Она либо разозлится и будет швырять в него вещи, либо холодно и чопорно откажет ему, как он угрожал поступить с ней. И чтобы удержать ее, следовало извиниться. Хуже того, придется признаться в своих чувствах и надеяться на то, что он в ней не ошибся и что ее привязанность к нему выдержит их ссору.
Малкольм никогда не думал, что окажется в таком положении, но в тот миг он не мог не признаться себе, что трусит.
— Возможно, стоит вначале заехать в клуб, — сказал он. — Освежиться, позавтракать.
— Возможно, и стоит, — согласился Фергюсон, хотя карета уже останавливалась у дома Малкольма. — Эмили дома нет, поэтому твой повар наверняка устроил себе выходной.
Малкольм подался вперед, мгновенно лишившись ясности рассудка от невежливого замечания Фергюсона.
— А где она, черт бы ее побрал? Я думал, что ты вчера приезжал ко мне домой с визитом.
Фергюсон надел шляпу, в центре которой зияла дыра.
— Вчера она была там. И не сказала мне ни слова, кроме попытки выставить меня прочь, как было и во все минувшие дни. Просто вчера она прекратила тебя ждать.
— И когда ты собирался сказать мне об этом? — спросил Малкольм, тщательно контролируя голос, хотя глаза выдавали его состояние.
— Когда довезу тебя до двери — и вот мы здесь. Я думал сказать тебе до дуэли, но рад, что я этого не сделал. Ты мог бы целиться мне в лицо.
— Я говорил тебе не возвращать ее к матери.
— Я этого и не сделал. Она с моей сестрой. И как только ты решишь поблагодарить меня за заботу о твоей жене, я буду готов выслушать твои благодарности.
Голос Фергюсона внезапно заледенел. Малкольм увидел в нем сталь, которая была скрыта под внешней развязностью и безалаберностью.
— Ты знаешь, что я благодарен тебе, — сказал Малкольм.
Он хотел сорваться к городскому дому Элли, постучать в дверь и потребовать встречи с Эмили. Но его гордость и без того пострадала. Не время проявлять характер, когда он с такой легкостью может поддаться чувствам. Слабого сожаления было достаточно, чтобы удержаться и подумать о новостях, которые сообщил Фергюсон.
А Фергюсон наблюдал за несвойственной его другу выдержкой.
— МакКейб, ты не заболел? Я уж готовился защищаться, если ты вдруг решишь отправиться в «Джентльмен Джексон» и побоксировать, чтобы снять агрессию.
— Бокс не поможет, — ответил Малкольм, притворяясь расслабленным и игнорируя панику, подступающую к горлу. — Что ж, если она ушла, это может быть к лучшему. Когда мы расстались, она была не слишком со мной счастлива.
— Она казалась вполне довольной до вашего переезда в Лондон.
Малкольм больше не мог его слушать. Ему нужно было пройтись, подумать, решить, какой путь он выберет — или послать все пути к черту и биться с течением, чтобы вернуться в ее объятия. Он схватил свою шляпу и распахнул дверь.
— Отсюда я сам доберусь.
Фергюсон кивнул:
— Желаю удачи, МакКейб. Во всех твоих начинаниях.
Малкольм соскочил на брусчатку перед домом. Экипаж Фергюсона двинулся прочь и растворился в шумах пробуждающегося Лондона. Окна дома, без огней и занавесок, казались призраками прошлого — кто-то жил здесь, любил, считал особняк своим домом. Но для Малкольма особняк не был домом, и с этим ничего нельзя было поделать.
Он зашагал по брусчатке.
* * *День Эмили начался не по плану. Впрочем, Элли была не из тех женщин, с которыми легко совладать.
Маркиза всегда была готова помочь попавшим в беду, пусть даже ее понимание «помощи» не совпадало с мнением облагодетельствованных. Когда Фергюсон привез Эмили к ее порогу, Элли развила бурную деятельность. Сутки спустя Эмили потрясенно подозревала, что, если бы Элли командовала войной на Полуострове, Британия давным-давно расправилась бы со всеми войсками Франции.
